Царь Федор. Трилогия

— Эх, скорей бы, — с дрожью в голосе, явно не соответствующей грозному смыслу слов, отозвался неугомонный Бузыка, — уж мы-то их ужо…

Снова грохнул дружный ружейный залп, а чуть погодя за ним и пушечный. Когда конные татары оттянулись в стороны, давая проход своим пешцам, пушкари вылезли из-под телег, под которыми они схоронились от татарских стрел, и сноровисто занялись пушками. Но темп пушечной стрельбы заметно упал, потому как все одно многих пушкарей успело побить стрелами.

— Ломят, ой ломят наших… — напряженно комментировал ситуацию сотский. — Ужо через гуляй-город перелезли. Стрельцы их в бердыши встречают.

— Да что ж они ждут-то? — нервно спросил Бузыка. — Тикать же пора!

Всем было известно, что стрельцы, оборонявшиеся в гуляй-городе, должны были по сигналу оттянуться в крепость и схорониться внутри стеновых бастионов.

— Куды тикать? — оборвал его сотский. — Али сигнал слышал?

В этот момент снова послышался слитный залп. Похоже, стрельцы последний раз разрядили в упор свои пищали, прежде чем пойти в бердыши. Но сразу после этого над крепостью послышался звонкий удар сигнального колокола.

— Эвон сигнал-то! — вскричал Бузыка, но на него уже никто не обращал внимания.

И тут раздался грохот пушек, после чего сотский отпрянул от бойницы и развернулся к ним.

— А ну, робяты, — спокойно приказал он, — по местам все. Сейчас внутрь полезут. Уже гуляй-город растаскивают…

А Тимофей в этот момент удивленно пялился через свою бойницу, обращенную во внутренний двор, на странную картину. Воины царева холопского полка, охранявшие ту самую телегу, о которой он спрашивал у дядьки Панкрата, сейчас сноровисто скинули укрывавшую ее дерюгу и, достав из нее тугие кожаные кошели, раскидывали их прямо у фальшивой двери дальней домины, предварительно вспоров нескольким из них бока, отчего из кошелей посыпалась мелкая серебряная чешуя. Так вот что было в той телеге… серебро. Тимофей ухмыльнулся. Ну теперь держись, за энтим-то крымчаки точно всем войском внутрь попрутся…

Спустя пару минут рев прорвавшихся в ворота крымчаков ударил по ушам. Тимофей сноровисто вскинул заряженную пищаль, добавил на полку пороховой мякоти из рога и закрепил фитиль.

— По мурзам бей, помнишь? — послышался над ухом голос сотского, но Тимофей не стал отвечать, только коротко кивнул…

Стрельцы ударили по ворвавшимся крымчакам вразнобой, но грохот почти пятнадцати тысяч пищалей был таким, что в отдельные мгновения создавалось впечатление, будто бьют залпами. Крымчаки ошарашенно притормозили, завертели головами, недоуменно оглядываясь — что же это случилось со вполне привычным им русским городом? Но тут кто-то из вырвавшихся вперед заметил рассыпанное серебро и… Вся притормозившая толпа, взревев так, что в дальних, расположенных в паре верст от города перелесках сорвало с ветвей тучу птиц, ринулась к открывшемуся их взглядам богатству. Да и то, не пожалел царь-батюшка своей казны-то. Вокруг дальней домины было рассыпано серебра как бы не на тысячу рублей с лишком[47].

Хан Крыма Газы II Герай, наблюдавший за битвой с невысокого холма, что был в полуверсте от ворот и чуть в стороне, услышав этот вопль, нервно дернулся:

— Что там такое?

— Возможно, о великий султан[48], твои воины добрались до казны царя урусов, — предположил один из его ближних мурз.

Газы Герай ощерил зубы в довольной усмешке:

— Хорошо!

В крымском войске был установлен жесткий порядок грабежа и дележа добычи. Так что хан не сомневался, что получит свою законную долю. Но этот же вопль услышали и остальные мурзы, чьи конные тумены сейчас рассыпались по округе, жестко блокируя осажденную крепость урусов. И поняли они его точно так же. Ибо слухи о том, что в Ельце находится вся казна царя урусов, уже широко разошлись по всему войску. И они, похоже, решили, что если грабеж произойдет без их участия, то сие будет считаться самой большой несправедливостью на свете. Потому что хан-то свою долю получит, а вот они… Поэтому конные сотни начали поспешно разворачиваться и, яростно нахлестывая коней, ринулись в призывно зияющий проем сожженных ворот, доступ к которым уже не преграждали частью поваленные, а частью оттащенные в сторону, так что получился этакий широкий, сужающийся к воротам проход, щиты гуляй-города.

— Что? Куда?! А, дети свиньи и собаки!!! — яростно завизжал Газы Герай.

Это было… немыслимо! Чтобы татарские сотни оставили отведенную им позицию и бросились грабить! Это ж не какие-то там европейские собаки — немцы, венецианцы, испанцы, поляки, да за такое в татарском войске немедленно следовала смертная казнь! Но слишком часто за последние годы мурзы сами ходили в набеги, подспудно привыкнув к тому, что они отдают команды и решают, что и когда делать, и слишком жирной была добыча. Царская казна! Добыча всех добыч!!! Хан-то свое получит в любом случае, а вот те, кому серебро не попадет в их собственные руки, скорее всего, вообще пролетят мимо своей доли. Они-то не хан, с ними никто делиться не восхочет. А ведь серебро это… это серебро, клянусь Аллахом!