Царь Гектор

В отверстии, которое служило входом в хижину, появилась в это время фигура в белом балахоне. Вошедший оказался юношей, почти мальчиком, лет шестнадцати. Он остановился на пороге и, заметив, что Ахилл привстал и смотрит в его сторону, сперва слегка попятился, но затем вновь сделал шаг вперёд и, улыбаясь, поклонился. У него было забавное, очень круглое лицо, почти совершенно чёрное, однако с довольно правильными чертами — только губы были слишком полные и яркие, точно подведённые краской. Кроме балахона, юноша носил лишь широкий платок, забавно повязанный вокруг головы, да пёстрое ожерелье из каких-то раскрашенных черепков. Его нога были босы, правую украшал широкий медный браслет.

Вошедший, продолжая улыбаться, внёс и осторожно поставил возле стены плетёную корзину с какими-то крупными красными плодами, похожими на отполированные камни, и небольшим кувшином. Потом он заговорил по-египетски, правда, очень коряво, однако вполне понятно:

— Здравствуй, большая светлыя человек! Слава добрым духам, ты не умирай! Я неси еда и молоко. Моа говори — нужно пить, чтобы раны не боли. Молоко от верблюд — сильный молоко, харашо пить!

— Здравствуй, добрый человек! — ответил герой, в свою очередь, постаравшись улыбнуться и понимая, что это у него пока плохо получается. — Спасибо. Моё имя Ахилл. А как зовут тебя? И кто это — Моа?

Мальчик весело затряс головой, и обнаружилось, что, кроме браслета он носит ещё и медные серьга, заблестевшие под его платком.

— Я зовут Эша. Сын Суры. Третий сын, плохой. Никому не надо столько сын. Женщина лучше — работай, детей рожай, а сын только ешь лепёшка! Но я ходи с караваны, уже четыре раза ходи, знай язык людей с большой-большой река Хапи! А Моа — наша... — он запнулся, подбирая египетское слово, — как у египтяна большой царь, Моа — наша царь, только мы мало, и наша царь только наша. Но Моа сказать, чтобы тебе надо помогай, чтобы поправиться. Ты не враг, да?

Молодой человек кивнул:

— Не враг, конечно. С чего мне быть вам врагом? А Авлона? Где Авлона?

— О, Ав-ло-на! — Эша ещё шире заулыбался, сверкая своими роскошными зубами и, высунувшись в проем, закричал: — Ав-ло-на-а!

Маленькая амазонка тут же появилась, подлетев к хижине со всех ног. Она завизжала от радости, увидав, что Ахилл очнулся, но тут же поняла, что радоваться рано: он был так слаб, что с трудом мог приподняться. Видно было, что и лихорадка его не отпустила: глаза болезненно блестели, окружённые тёмными кругами, губы были так же сухи и воспалены.

— Как мы дошли? — спросил Ахилл, когда девочка дала ему напиться молока из тыквенной чашки и сменила повязки на голове и на ноге (раны на спине и на плече затянулись и, хотя болели ещё сильно, их уже не надо было перевязывать). — Я ничего не помню. Помню, что свалился возле самых скал. Не на себе же ты меня тащила...

— Я бы тебя не подняла! — силясь улыбнуться, сказала девочка. — Нет, ты сам шёл, только был как в бреду. Мы нашли место, где склоны стали пологими, поднялись на плато, и здесь к нам вышли эти чёрные люди. Тебе опять стало очень плохо, и они помогли дойти до вот этой хижины. И ты целых четыре дня пролежал без памяти, в лихорадке. Ещё дольше, чем тогда, в гробнице, когда лихорадка у тебя только началась. Я... Я боялась, что ты... что...

Он тоже попытался улыбнуться и ощутил боль в высохших, искусанных и потрескавшихся губах.

— Я тоже думал, что не выживу, Авлона. Ты давала мне ивовый отвар?

Девочка странно зашмыгала носом и опустила голову:

— Нет коры! Когда я карабкалась в гору, за водой, сумка на моём поясе порвалась, и свёрток с корой выпал... Потом я пыталась найти, но там такие заросли — ничего не найдёшь! А здесь... Здесь не растёт ива... Прости меня!

Она опять шмыгнула носом, и герой, привстав на локте, ласково взял её за руку.

— Полно, перестань! Ты не могла всего предусмотреть, как и я. Вообще, если бы не ты, меня бы уже не было... Слушай, не сопи так, не то втянешь меня к себе в нос! не растёт ива, найдём что-нибудь другое — есть разные средства снимать лихорадку. Лишь бы мне хоть немного оправиться и вылезти из хижины. Что за люди эти туареги?

— Они... Мне кажется, они не враждебны к нам. Любопытные — то и дело заглядывали в хижину, некоторые что-то спрашивали, но я ведь не знаю ни их языка, ни языка египтян. Я им услужила — набила из лука сусликов, которых тут водится множество и которых они пытаются ловить силками, а те — хитрые и почти не попадаются. Чёрные даже представить не могли, что в суслика можно попасть стрелой! Ахали, цокали, в ладоши хлопали. И мне дали несколько тушек, так что я уже два раза готовила дам тебя отвар. Вообще, они живут очень бедно — мясо, даже сусличье, для них — целый пир. У них тут есть ручные звери — громадные и с горбами. Этих зверей туареги ужасно берегут и любят. На них можно ездить верхом, они даже по песку умеют бегать — у них широченные копыта. И они умные — я разговаривала с ними, как с лошадьми, они понимают.