Царь Гильгамеш

Не было и разговора о том, чтобы я вернулся в Урук через несколько недель, как мне поначалу представлялось. Вскоре не заставили себя ждать посланники Думузи и мягко, но настойчиво просили Акки выдать меня. «Горько тоскуют в Уруке по сыну Лугальбанды, – говорили они. – Наш царь изголодался по его советам и ищет его сильной руки на поле сражений».

– Ах! – отвечал Акка, закатив глаза и изображая великую скорбь, – но сын Лугальбанды и мне стал сыном, и я не расстанусь с ним за все сокровища мира. Скажите Думузи, что я умру от горя, если сын Лугальбанды покинет пределы Киша столь скоро!

Наедине Акка сказал мне, что его лазутчики доложили, что Думузи в ужасе от того, что будто бы я в Кише собираю армию, чтобы его свергнуть. В Уруке меня объявили врагом города, сказал Акка, и наверняка убьют, если я попаду Думузи в руки.

Так я остался в Кише. Все-таки я ухитрился передать словечко моей матери, что я жив-здоров и выжидаю удобное время, чтобы направиться домой.

Жизнь в Кише почти не отличалась от жизни в Уруке. В Уруке мы если хлеб, мясо, пили пиво и финиковое вино, в Кише было все то же самое. В Уруке и в Кише носили одежду из шерсти и полотна, в зависимости от времени года, и даже моды были похожи. Улицы Урука были такие же, как и в Кише.

Дома в Уруке были с плоскими крышами, иногда двухэтажные, иногда одноэтажные, обожженные кирпичи внизу, глиняные необожженные – вверху, дома побелены. В Кише все было точно так же. В Уруке и Кише говорили на одном языке. Единственной разницей – но очень значимой для меня – были боги. Главные храмы Урука посвящены, разумеется, Инанне и великому небесному отцу Ану. В Кише, разумеется, никто не сомневается в величии и силе Ана и Инанны, но храмы посвящены здесь богу бурь Энлилю и великой матери Нинхурсаг. Поначалу мне было непривычно находиться постоянно в присутствии этих богов, а не тех, что правят Уруком. Я больше боюсь богиню Инанну, чем люблю, но все равно мне тяжело пребывать там, где нет Инанны.

Внешне нет особых различий, но по сути все разнится: в Кише даже небо другого оттенка, воздух иной на вкус, и не чувствуешь присутствия Инанны с каждым вздохом.

В Кише я окончательно отточил свое воинское мастерство и получил уроки, которые мне давно пора было знать. Я уже вошел в возраст мужей, но я не знал еще вкуса битвы. Акка дал мне возможность не просто вкусить, а устроил мне пир-горой военного искусства.

Войны велись на востоке, в суровом холмистом царстве Элам. Край этот богат тем, чего мы лишены: строевой лес, медные и оловянные руды, алебастр, обсидиан, гранат, оникс. Мы же владеем многими желанными для них вещами: плодами наших заливных лугов, ячменем и пшеницей, абрикосами и лимонами, шерстью и льном. Прямой смысл нашим землям вести между собой торговлю, но не такова воля богов: на каждый год мира между нами и эламитами приходится три года войны. Они спускаются в наши низины грабить – мы вынуждены посылать армии, чтобы прогнать их прочь, и в свою очередь отобрать у них то добро, которым они владеют.

Отец Акки, царственный Энмебарагеси, одержал великую победу над Эламом и на какое-то время подчинил его себе. Но во времена Акки эламиты вышли из-под подчинения Киша. Вдоль всей границы ныне бушевала война, поэтому на втором году моей изгнаннической жизни я отправился с армией Киша на ту широкую, обдуваемую всеми ветрами равнину, за которой лежит Суса – столица Элама.

Я много лет бредил битвами, еще с того времени, когда мой отец, в краткой передышке между боями, рассказывал мне о значении колесниц в битве или дротиков. Я вел потешные бои, рисовал планы боя и вел своих друзей по играм в бешеные атаки против невидимых врагов. Есть песнь войны, которую слышит только ухо воина – высокий, пронзительный звук, несущийся сквозь густой от зноя воздух, разрезая его, словно лезвием, и пока ты не слышал этой песни, ты не воин, не мужчина. В первый раз я услышал эти звуки возле реки Каркхах, в землях Элама.

Всю ночь, под сияющей луной, мы готовились к атаке, натирая маслами то, что было сделано из дерева или кожи, и начищая бронзу. Небо было таким чистым, что мы видели, как по нему расхаживают боги – огромные рогатые силуэты, голубые на фоне черного неба. Они перепрыгивали с облака на облако. Огромный силуэт Ана, невозмутимого, всевидящего, казалось, заполнил небеса. Великий Энлиль сидел на троне, вызывая бури в далеких краях. Воздух был горяч и сух. Мы зажгли огни в честь богов и зарезали быков, и боги спустились к нам, и их божественное присутствие наполнило наши сердца. На заре я надел свой сияющий шлем, кожаную предохранительную набедренную повязку, сверху короткую юбку из овечьей шкуры и вступил в повозку, будто это был мой двадцатый, а не первый год на полях сражений.

Взревели трубы. Из сотен глоток вырвался боевой клич:

– За Акку и Энлиля! За Акку и Энлиля!

Я слышал свой собственный голос, низкий и хриплый, выкрикивая те же слова. Ранее я и представить подобного не мог:

– За Акку и Энлиля!

И мы двинулись на равнину.