Царь Голливуда

— Это невероятно, — говорил Пауль, — как подстрекают людей и вызывают в них злобу. Они злятся на человека не потому, что он сделал такое, чего они не одобряют, не в этом дело. Просто теперь они почувствовали, чего они лишены. Как они могут продолжать ложиться спать со своими унылыми, мрачными женами, в то время как кто-то занимается тем, что они хотели бы делать. Это нарушает равновесие всего их существования. Злоба сексуальной неудовлетворенности — ужасная вещь, Александр. Вот именно поэтому я не хотел выходить. Они простят Джеймса Нельсона, потому что он кинозвезда, и они понимают, что кинозвезды отличаются от них, но не простят меня. Вы знаете, кто писал эти статьи-разоблачения? Помните, как ночью в Нью-Йорке мы подхватили маленькую журналистку, которая хотела с нами пойти к мадам Менокулис? Так это она, Мерфи Хилл. Уму непостижимо! Неужели она ждала все эти годы, чтобы свести со мной счеты? За что? За то, что я не взял ее? Это кажется фантастическим, правда? Она, возможно, даже сама не осознает этого.

— Мы спасем вас, Пауль, вы не должны поддаваться унынию. Пожалуйста, не теряйте уверенности и положитесь на суд. Мы выиграем у них.

— А я думаю, что меня осудят и вышлют из страны. Это даст им возможность почувствовать себя намного лучше, если они смогут обвинить во всем грязных иностранцев, вышвырнуть их, очистить американскую страну от нечистот!

— Если вас осудят, а я ни минуты не думаю, что вас осудят, мы будем бороться всеми способами, чтобы передать это дело в верховный суд. Мы будем бороться всеми способами против любого приказа о депортации. Вы можете быть уверены в этом. Найдется масса людей, которые вас поддержат.

— А, хорошо… — сказал Пауль. — Я предполагал, что будет что-то в этом роде.

Общественная злоба по отношению к Паулю продолжала нарастать. Газеты, используя его как предлог, чтобы опорочить студию, становились все яростнее и агрессивнее, словно Пауль был уже осужден. Они требовали решительных действий, чтобы очистить страну и прекратить в Голливуде подбор актеров через постель. Джеймс Нельсон, вошедший в роль невиновного человека, в дом которого проникли сексуальные хулиганы, поддерживал эти требования. Александр виделся с Паулем по вечерам и радовался, что он оставался спокойным перед лицом всей этой злобной кампании и ругани, которая выплескивалась на него. В день перед началом суда они поехали в холмы. Они были одни, Фрэнки после обеда отпросился. Александр рано уехал из студии и теперь вместе с Паулем стоял, наблюдая за огнями, зажигавшимися в Лос-Анджелесе. Рекламы громоздились одна над другой: "Иисус спасает", "Шевроле" и рядом реклама, предлагающая лечение от несварения желудка.

Был один из тех жарких, душных сентябрьских дней, когда трудно даже дышать. В холмах было прохладнее. Деревья на склонах холмов стояли в причудливом наклоне, и казалось, друзья находятся где-то в первозданном мире, контрастирующим с нагромождением реклам на отдельных верхушках высотных зданий. Бегущие газеты еще не светились; возможно, сегодня вечером не было ничего, потрясшего мир, что требовало бы объявлений.

— Какое это странное место, — сказал Пауль. — О чем мечтали пионеры, когда пришли сюда через двести миль пустынь и гор? Что за мечта побуждала их идти? Золото и свобода? А теперь небо обещает им быстрое избавление от нервной диспепсии? И если что потерпит здесь неудачу, — так это вмешательство нашего Господа. Скажите мне, Александр, вы когда-нибудь пытались подумать о себе в нематериальном контексте? Это очень хорошо для души. Попытайтесь представить себя полностью отстраненным от работы, положения, обстановки, собственности — это все украшения, по которым вас узнает каждый и по которым вы сами узнаете себя. Отрешиться от этого очень трудно, но очень интересно. Если вы сумеете содрать с себя всю эту шелуху и еще что-то останется, тогда вы сможете себя поздравить.

— Мне кажется, что вам надо отдохнуть, Пауль.

— Не беспокойтесь, Александр, в самом деле не беспокойтесь.

Александр вез его обратно в маленький дом в Беверли Хиллс, который он снял для Пауля (ему невозможно было оставаться в квартире, где его донимали репортеры и без конца раздавались телефонные звонки с угрозами). Прежде чем выйти из автомобиля, Пауль сказал:

— Александр, меня очень трогает, как вы меня поддерживаете. Американцы считают, что трудно выражать сильные чувства, возникшие между мужчинами. На континенте мы не так зажаты, но в этом отношении я скорее американец, мне тоже трудно это сделать, как следовало бы…

Он протянул и крепко пожал руку Александру, потом пошел к дому. Александр сразу не нашелся, что ему сказать. Александр вышел из машины, глядя, как Пауль быстро идет по короткой дорожке, открывает дверь дома, зажигает свет… Он помахал ему, и Пауль помахал в ответ, прежде чем открыл дверь.