Царь-гора

— Ничего. Он не согласился. Предложение было слишком вызывающим по форме и неубедительным по сути.

— Кто вы, Бернгарт? — спросил Шергин. — Не красный и не белый, так кто же?

— Как ты все-таки предсказуем. Я знал, что ты задашь этот неумный вопрос. На определенном уровне это уже не имеет значения — большевик, республиканец, франкмасон или агент британской разведки. Однако их всех объединяет одно — им всем нужна эта война в России. Они растут на ней, как плесень. Но я не осуждаю их, вовсе нет. По секрету могу открыть тебе, кто начал эту войну.

— Кто же? — без особого интереса спросил Шергин.

— Я.

Бернгарт снова взялся за трубку и с видимым удовольствием выпустил несколько сизых колец дыма.

— Понимаю. Да, — сказал Шергин, решив, что перед ним сумасшедший. — На определенном уровне так все и начинает представляться.

— О, я вижу, ты штудировал философские труды. Кто бы мог подумать — ведь ты производил впечатление ограниченного служаки. Но Шопенгауэр так и не приблизился к пониманию. Ему не хватило смелости. Мир как воля и представление… Весь вопрос в том, чьи это воля и представление. Не думаешь же ты, что все эти Бронштейны и Ленины исполняют свою волю и наделены такой силой представления?

— Я, безусловно, далек от того, чтобы так думать. Как раз сегодня ночью… или вчера?.. у меня был разговор на эту тему.

— Интересно знать с кем.

— Так, с одним священником.

— Попы! — пренебрежительно бросил Бернгарт. — Вот курьезное племя. Какие поумнее как будто и мыслят верно, да все не в ту степь… А что, не говорил ли этот поп обо мне?

— Не говорил. Но кое-что попросил передать.

Шергин ощупал карманы и извлек золотую пирамидку.

— Ваше, полагаю, имущество.

Догадка оказалась верной.

— Ах это. Разумеется, мое. Оно идет и красным и белым для поддержания священного огня войны. Всюду нужны люди, выражающие определенный образ мыслей и действий. Особенно в белых армиях, где еще много болванов играют в благородство и рыцарство. Достаточно много, чтобы слишком быстро проиграть эту войну.

— Примеряете на себе роль антихриста, Бернгарт? Вы похожи на комедианта. Для чего вам все это? Бросьте и пойдите в монастырь на покаяние.

— Покаяние? — Бернгарт театрально громко расхохотался. — Оно для безмозглых старух. Новое вино не вливают в старые мехи. Это очищение. Большевики смели всю жирную либеральную мразь во главе с проституткой Керенским. Это очищение в крови! — От яростного восторга глаза его стали круглыми, сильно выкатились из орбит и налились красным.

— Да, очищение, — мрачно согласился Шергин.

— Я чувствую твой страх, — продолжал Бернгарт, пристально глядя на него, словно магнетизировал. — Правильно, бойся. Я создам мировую империю. В ней будет все по-другому. Все. Ничего человеческого. Эта тварь — человек — или обретет суть или исчезнет.

— Какую суть? — вяло спросил Шергин, ощущая усилившуюся дурноту. Голос Бернграта проникал в череп сверху, будто по голове били молотом.

— Долго объяснять. Да ты не поймешь. Для этого надо перестать выворачивать душу перед попами. В конце концов это унизительно и нелепо. Попы не могут дать суть. Она дается другими.

— Я догадываюсь кем.

Бернгарт швырнул ему бумажный прямоугольник.

— Теми, кому я несу это.

Шергин увидел у себя в руке рисованную открытку дореволюционных времен. На ней был изображен раввин, держащий в одной руке обезглавленного жертвенного петуха, в другой нож. Рядом лежала отрезанная у петуха голова государя Николая Александровича в императорской короне. «Да будет это моим выкупом…» — прочитал Шергин и в омерзении выронил открытку, машинально вытер руку о шинель.

— Кровь его на нас и детях наших, — замогильным магнетическим голосом произнес Бернгарт. Затем снова расхохотался. — Да полно. Ты бледен как смерть. Поговорим о насущных делах.

— Забавно, — выдавил Шергин.

— Что забавно?

— Вспомнилась одна встреча. В Забайкалье, в августе прошлого года… Тоже, кстати, Роман Федорович. Фамилия еще такая… гремучая. Унгерн фон… Не помню. И тоже мечтает об империи. Поскромнее, правда, от Желтого до Белого моря. Бредит восстановленной монгольской державой. Монархист ярый, но при том ламаист, что само по себе бессмыслица. Хотя по рождению лютеранин. А вы, Бернгарт, еще не приняли ламаизм?

— Все религии — искажения древней истины.

— И что вас всех так тянет на этот панмонголизм, — будто не слыша его, говорил Шергин. — Дикая азиатчина, язычество непролазное, копыто дьявола четче некуда, интеллект, философия — одно изуверство. Культура бессмысленности, разрушения смыслов. Большевизм родился не в Европе, хотя и она приложила руку, а в Азии. Орда — это правильное название, точное. Европа использовала большевиков как кувалду для России. Но и сама скоро испугается этой кувалды… А впрочем, я не сомневаюсь, что этот Унгерн плохо кончит. Что-то такое у него в лице… обреченное.

Он замолчал, поднял голову и посмотрел на Бернгарта. Тот сидел, полуотворотившись, и тоже безмолвствовал. Снаружи слышалось приглушенное войлоком юрты цоканье копыт и отдаленные клики туземцев.