Читаем Царь-гора полностью

— Да успокойтесь, не пытался. Разве вас она еще не окатывала своим ведьминским взглядом, от которого чувствуешь себя ушибленным дубиной промеж глаз?

— Окатывала, — со вздохом признался Федор.

— Ну вот видите. Поменьше ходите за ней по пятам, — посоветовал Евгений Петрович, — может, тогда вам повезет больше.

— Может, — эхом повторил Федор. — Только она не ведьма. Она дикарка. Ладно, давайте поговорим о горах, — морщась, как от зубной боли, предложил он.

— Так я об этом и говорю. Исчезнуть на несколько дней — самое лучшее средство привлечь к себе внимание женщины. Запомните это, юный Вертер.

— Да, — подумав, сказал Федор, — пожалуй, вы правы.

— Значит, договорились.

Джип выехал из поселка и по бездорожью покатил в степь.

— Куда это мы едем? — спросил Федор.

— Приглашаю вас к себе в гости.

— А, швейцарское шале.

— Уже видели? Неплохой домишко.

— Ваш?

— Ну что вы. Зачем мне дача в этой глухой степи?

— Не такой уж глухой, получается. Знаете, Евгений Петрович, в последнее время меня все здесь буквально настораживает.

— Даже сейчас? — поинтересовался попутчик.

— Еще бы. Вы ведь ни за что не скажете мне, что вам понадобилось здесь и какие у вас дела в горах.

— Это точно, — рассмеялся Евгений Петрович, — не скажу. Но, если хотите, могу намекнуть.

— Сделайте одолжение. Как-то не хочется играть вслепую. Вдруг вы всего-навсего браконьер и идете бить несчастных зверушек из Красной книги?

— До зверушек мне нет дела. Намекаю: с нами пойдут еще двое с базы «Беловодье».

Федор расхохотался.

— Так эта тема и у вас животрепещет? Хотите искать тайные тропы Бернгарта?

— Почему бы и нет?

Посерьезнев, Федор произнес скучным тоном:

— Мое условие: задаток сразу. Половина всей суммы. Не хочу, знаете, остаться ни с чем, когда вы отыщете путь в страну счастья и пожелаете пополнить число ее блаженных обитателей.

— Будет вам задаток. Прямо сейчас.

Машина въехала во двор дома и, миновав травянисто-цветочные неухоженные куртинки, встала у гаража.

— Прошу.

Хозяин распахнул дверь пряничного домика. Федор ожидал увидеть внутри интерьер, соответствующий наружности, но пустынность дома слегка разочаровала его. В небольшом холле возле стен помещались нераспакованные чучела мебели, с потолка на длинном проводе свисала голая лампочка. В одной из комнат, очевидно, гостиной, стояли два плетеных кресла и маленький столик. На нем вверх обложкой лежала раскрытая книга. Федор прочел заглавие: «Конец истории».

— Знаете, по-моему, Фукуяме при всей экстравагантности его идей, кстати, думаю, заимствованных, не хватает одной важной вещи, — сказал он, кивнув на книжку. — Он не учитывает мистических влияний.

— Да? — удивился Евгений Петрович. — Ну, полагаю, за него это делают другие. А что, Федор Михалыч, интересуетесь мистикой?

— Как вам сказать. Скорее она интересуется мной.

Кроме кресел и столика, в комнате ничего не было, если не считать огромной карты России на стене.

— Да, эзотерично, я бы сказал, — поделился Федор впечатлениями.

— Вам чай или кофе?

— Если в этом доме можно вскипятить воду, то я буду кофе.

— Уверяю вас, в этом доме можно все, — загадочно ответил Евгений Петрович и удалился на кухню.

Федор стал рассматривать карту. Внимание его привлекли наколотые на нее маленькие черные флажки. Несколько штук расположились вдоль Урала, десяток украсил Западную Сибирь, один флажок гордо реял в центре Алтая. Но самым интересным в этой карте было то, что до Уральских гор страна называлась Россией, а все обширное пространство на востоке именовалось просто Сибирью.

— Какая удивительная карта, — громко сказал Федор, чтобы было слышно на кухне.

— Что вы находите в ней удивительного? — спросил Евгений Петрович, входя в гостиную с кофейным набором на подносе.

— Я нахожу удивительной ту легкость и, как бы это сказать, детскую непосредственность, с которой ее создатели поделили шкуру неубитого медведя.

— Ну, милый мой, что естественно, то легко, — ответил попутчик, разливая кофе по чашкам.

— Обычно этими словами уговаривают девушку лишиться невинности, — заметил Федор, взял чашку и сделал глоток. — О, замечательный кофе.

— Мне тоже нравится. Нет, о невинности речь не идет. Это… ну, скажем, третья нога. Зачем России лишняя, мешающая все время нога? Нет, все равно не так, — перебил сам себя Евгений Петрович. — Суть дела в том, что Сибирь не может принадлежать никакому государству, это должна быть свободная территория для свободного освоения. Если хотите, здесь сходятся мистические линии мира. Вам ведь как будто небезразлична эта тема? Сделав Сибирь своей колонией, Россия совершила ошибку. А за подобные ошибки приходится рано или поздно расплачиваться большой кровью. По этому счету Россия платит вот уже век и все никак не расплатится.

— Понимаю, — покивал Федор, — в данном случае мистические линии мира — это как раз то, на чем специализируются американские благотворительные организации.

Евгений Петрович допил кофе и с едва заметной холодностью произнес:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Живая вещь
Живая вещь

«Живая вещь» — это второй роман «Квартета Фредерики», считающегося, пожалуй, главным произведением кавалерственной дамы ордена Британской империи Антонии Сьюзен Байетт. Тетралогия писалась в течение четверти века, и сюжет ее также имеет четвертьвековой охват, причем первые два романа вышли еще до удостоенного Букеровской премии международного бестселлера «Обладать», а третий и четвертый — после. Итак, Фредерика Поттер начинает учиться в Кембридже, неистово жадная до знаний, до самостоятельной, взрослой жизни, до любви, — ровно в тот момент истории, когда традиционно изолированная Британия получает массированную прививку европейской культуры и начинает необратимо меняться. Пока ее старшая сестра Стефани жертвует учебой и научной карьерой ради семьи, а младший брат Маркус оправляется от нервного срыва, Фредерика, в противовес Моне и Малларме, настаивавшим на «счастье постепенного угадывания предмета», предпочитает называть вещи своими именами. И ни Фредерика, ни Стефани, ни Маркус не догадываются, какая в будущем их всех ждет трагедия…Впервые на русском!

Антония Сьюзен Байетт

Историческая проза / Историческая литература / Документальное
В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза