Читаем Царь-гора полностью

— Ну, это же просто, — сказал Толик. — Все религии мира имеют одну духовную сущность, это всего лишь разные пути, расходящиеся из одной точки — точки сокровенного знания. Беловодье и есть эта точка. Беловодье — не религия, это извечная мудрость, в которой содержится истинная суть мира и природа вещей. Человек должен стремиться к совершенству, отринуть все земные цепи, тяготящие его, освободить свой дух, пробудить духовное око. Вот это все и есть — путь в Беловодье. Только ищущий войдет в него, а профана оно не пустит.

Федор сейчас же ощутил себя самым невежественным и бездуховным профаном, радуясь, что Беловодье не откроет ему свои двери.

— Чего ухмыляешься? — спросил Толик.

— Да так, вспомнил одну знакомую. Вот ты тут говорил о земных цепях и так далее, а она мечтает нарожать кучу детей и всю жизнь убирать лошадиный навоз. Странная, правда?

— Да уж. — Толик вдумчиво почесал нос. — Безнадежный случай. Но вообще… кто знает. Может, и она когда-нибудь пробудится от своего темного сна.

— А вот еще, — продолжал Федор, — один мой приятель очень сильно не любит п…ров. Ну просто с цепи срывается, когда видит их. Странный, да? Настолько не думать о духовном и циклиться на такой ерунде.

— Этому бы приятелю да в морду, — громко фыркнул Олежек.

— Духовная закрепощенность, — кивнул Толик. — Но это поправимо.

До леса оставалось совсем немного, когда Евгений Петрович остановился, обнаружив в земле дыру, похожую на заброшенную штольню. В поперечнике она была метров трех, а глубину Толик определил, бросив камень.

— Метров пять-шесть.

Евгений Петрович посветил в дыру фонариком.

— Там могут быть боковые ответвления, — сказал он и сбросил со спины рюкзак, достал веревку. Посмотрев на Олежека, протянул ему конец: — Давай.

Олежек, в восторге от предстоящего, быстро обвязался веревкой и полез в дыру.

— Что вы хотите там найти? — недоумевал Федор. — Пещеры?

— Вот именно, — отозвался Попутчик, стравливая помалу веревку. — Очень меня интересуют пещеры, — промурлыкал он себе под нос.

— Значит ли это, — поинтересовался Федор, — что вам неизвестна точная цель похода?

— Цель мне совершенно точно известна. Неизвестно, где она локализуется, — ответил Попутчик, чем внес еще больше неясности во все предприятие.

— Ладно, говорите загадками сколько вам хочется, — сказал Федор и растянулся на траве, — в конце концов все равно не скроете.

— Верно. Так что любуйтесь видами, Федор Михалыч, дышите горным воздухом и не мучайте себя ненужными мыслями.

Толик смотрел на них удивленно, будто не понимал, о чем речь. На лице его было явственно написано: какие виды и какой горный воздух, когда все помыслы должны быть о сокровенном.

— Я же профан, — снизошел до объяснений Федор.

Толик, немного помрачнев, отвернулся.

Из дыры показалась голова Олежека, счастливо улыбающегося.

— Совсем ничего, — доложил он.

— Первый блин комом, — сказал Федор и первым направился к кедровнику, надеясь спрятаться там от солнца. За ним потянулись остальные.

В лесу устроили привал с обедом, говорили о разной чепухе, а Толик и Олежек устроили погоню с воплями за выбежавшим из-под корней дерева зверьком. Толик кричал, что это соболь, но в конце концов загнанный в дупло зверь оказался колонком.

— Из его хвоста делают кисточки для художников, — гордо сообщил Толик, как будто сам работал на фабрике кисточек.

Глядя на этих клоунов, Федор все сильнее убеждался в том, что Евгений Петрович личность куда более загадочная, чем сам Бернгарт, посвященный в мистические расклады мира.

Когда снова тронулись в путь, он вспомнил:

— Кстати, о пещерах. Не в этих ли горах в прошлом году нашли тайное поселение кержаков с этими… молельными черными квадратами?

— В этих, — с явным удовольствием ответил Олежек.

— Я думаю, эти кержаки — последние хранители истинного эзотерического древлеправославия, — с мрачным торжеством в голосе произнес Толик. — Неудивительно, что они скрылись в глубине гор и не желают выдавать свои тайны.

— Ну, если так, полагаю, за ними начнут охоту, — сказал Федор.

— Кто? — возмутились оба «беловодца».

— Тот, кто осознал себя духовно жаждущим, но еще не отринул земных цепей, — с такой же вдохновенной мрачностью пояснил он. — А может, просто позарятся на старообрядские иконы. Если их отмыть от копоти — на мировых аукционах с руками рвать будут.

— Отмыть?! Уничтожить тайные знаки черных квадратов! — Эта мысль до того поразила Толика, что он на своих ногах-ходулях ушел далеко вперед и долго шагал в одиночестве — переживал.

До самого вечера продвигались по верхнему краю высокогорных лесов, то выходя на цветущие луга, то опять вовлекаясь в сосново-кедровую тайгу. Евгений Петрович время от времени брался за мощный бинокль и подолгу разглядывал окрестности. Федор в эти минуты передышки созерцал снежные вершины и очень надеялся, что туда Попутчик их не потащит.

До темноты успели разбить палатку недалеко от бурной речки, вздувшейся от таяния горных снегов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Живая вещь
Живая вещь

«Живая вещь» — это второй роман «Квартета Фредерики», считающегося, пожалуй, главным произведением кавалерственной дамы ордена Британской империи Антонии Сьюзен Байетт. Тетралогия писалась в течение четверти века, и сюжет ее также имеет четвертьвековой охват, причем первые два романа вышли еще до удостоенного Букеровской премии международного бестселлера «Обладать», а третий и четвертый — после. Итак, Фредерика Поттер начинает учиться в Кембридже, неистово жадная до знаний, до самостоятельной, взрослой жизни, до любви, — ровно в тот момент истории, когда традиционно изолированная Британия получает массированную прививку европейской культуры и начинает необратимо меняться. Пока ее старшая сестра Стефани жертвует учебой и научной карьерой ради семьи, а младший брат Маркус оправляется от нервного срыва, Фредерика, в противовес Моне и Малларме, настаивавшим на «счастье постепенного угадывания предмета», предпочитает называть вещи своими именами. И ни Фредерика, ни Стефани, ни Маркус не догадываются, какая в будущем их всех ждет трагедия…Впервые на русском!

Антония Сьюзен Байетт

Историческая проза / Историческая литература / Документальное
В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза