Царь-гора

— Видите ли, Федор Михалыч, с того возраста, когда я перестал носить короткие штанишки, мне было известно, что человек является на свет из блаженства материнского чрева. И вся эта ваша тоска — обыкновенные перинатальные переживания.

— А вы не классифицируйте мою тоску, — обиделся Федор. — Это, знаете, проще всего.

Их разговор прервал громкий вопль. Они вскочили, оцепенело глядя, как на орущего Олежека идет в полный рост огромный бурый медведь.

— Беги, — крикнул Федор, отступая к костру.

В руке у Евгения Петровича появился пистолет, но стрелять он медлил. Медведь, словно заметив оружие, коротко взрыкнул, замотал косматой головой из стороны в сторону и в один момент очутился возле Олежека.

— Стреляйте! — бешено заорал Федор.

Зверь махнул лапами, сгреб Олежека в объятия и издал торжествующий рев.

— Стреляйте, черт вас дери!

Евгений Петрович растерянно поднимал и опускал пистолет. Его рука заметно дрожала. Федор вытащил из огня толстую горящую ветку, приготовился защищаться. Но медведь, заломав Олежека, спокойно обнюхал его, рыкнул напоследок и на четырех лапах потрусил прочь, вихляя задом.

Федор бросил головню в костер и угрожающе пошел на Евгения Петровича.

— Какого дьявола вы не стреляли, если у вас есть оружие? Вы могли спасти его!

Попутчик убрал пистолет в карман куртки и зло сказал:

— Я не снайпер. Мог попасть в мальчишку.

— Отдайте пистолет, — потребовал Федор. — Я не хочу быть следующим.

— Я тоже. А у вас нет разрешения на оружие.

Федор взорвался:

— Какого же черта вы говорили, что медведи нас не тронут? Что у них полно еды!

— Не порите чушь! — в ответ заорал Евгений Петрович. — Медведь его не съел. Это какой-то сбесившийся шатун, — сказал он уже нормальным голосом, отвернувшись к лесу.

— Идите к бесу, — устало ответил Федор и направился к окровавленному телу. — Вам, кажется, все равно, что из четверых за один день осталась только половина.

Он наклонился над Олежеком и убедился, что тот мертв — голова была неестественно вывернута.

— Надо его похоронить.

— Медведь может вернуться, — сказал Попутчик. — Лопаты нет.

Они оттащили труп в подлесок и забросали ветками. Федор потушил костер, Евгений Петрович снова перераспределил продуктовый груз — теперь уже на двоих и взял котелок с супом.

До вечера они пытались выйти к реке, у которой ночевали, но так и не нашли ее. Вместо этого каким-то образом оказались в поросшей редкими соснами седловине между горными пиками, которые высоко вздымались, точно стража у ворот. На коротком привале Федор взял бинокль и принялся рассматривать остроугольно-зубчатую вершину горы, иссеченную ледниковыми шрамами. Увеличенные и приближенные линзами скалы, накрытые небольшими шапками снега, имели красный оттенок и напоминали Федору об окровавленном мертвеце, лежащем под ветками в кедровой тайге. Прогоняя эту страшную картину, он опустил бинокль ниже, на склон под седловиной. Там среди невысоких молодых сосен ему почудилось движение. Он повел биноклем чуть в сторону, увидел между стволами человеческую фигуру и пригляделся.

— Черт! — пораженно пробормотал он.

— Что там? — Евгений Петрович отобрал у него бинокль.

«Только этого не хватало, — подумал Федор с необыкновенной отрешенностью и сам же удивился ей. — Ну вот, кажется, у меня перегорели пробки и уже ничто не способно взволновать меня. Наверно, это и называется просветленным бесстрастием».

Внизу между соснами стояла девка в коричнево-зеленом плаще и со звериным взглядом. Ее красиво отточенное смугловатое лицо смотрело прямо на него, и через линзы бинокля она заглянула ему в глаза, в самую душу. В нем шевельнулось чувство угрозы, исходящей от девки, но подчиняться этому чувству он не хотел — напротив, ощущение опасности неожиданно стало источником странного удовольствия.

Евгений Петрович опустил бинокль и тоже с удовлетворением произнес:

— Нам туда.

— Это и есть ваш знак? — осенило Федора.

— Считайте, что да.

Подхватив рюкзаки, они почти бегом спустились по неровному склону. За полчаса преодолели расстояние до пригорка с соснами, откуда их поманила смуглолицая девка. Еще полчаса ушло на поиски ее самой или каких-либо следов. Затем Попутчик снова прилип к биноклю, а Федор сел в траве и стал думать о том, что никогда не сможет рассказать Аглае об этом походе в горы, потому что все это слишком пахнет мутным криминалом, для которого даже не изобрели еще статью в Уголовном кодексе. Хотя само появление в его голове этой мысли — рассказать Аглае — было поразительным. Чуть более месяца назад, уезжая из Москвы, он и представить себе не мог, что будет испытывать потребность в откровениях перед девушкой, которая к тому же младше его на четыре года.

— Ну что? — окликнул он Попутчика.

— Ничего. Пусто.

— Поматросила и бросила, — констатировал Федор, скидывая с плеч рюкзак. — Все, сегодня никуда больше не пойду.

Евгений Петрович согласился, что ночлег нужно устроить здесь же, авось утро вечера мудренее. Федор отыскал в траве две палочки, одну сломал пополам и предложил тянуть жребий.

— У кого короткая, тот дежурит первый.

— Не уверен, что это необходимо, — сказал Евгений Петрович.