Царь-гора

У входа в село роты встречала депутация крестьян во главе со старостой, высоким коренастым мужиком, из тех, что плечом заденет — убьет. С медвежьей фигурой и крепко посаженной на туловище головой не вязался его смиренный, виноватый взгляд, беспокойно убегавший все время в поле.

— Здравия желаем, — нестройным хором протянули мужики и посрывали долой шапки.

— Того же и вам, коли не врете, — ответил Шергин.

— Да што ж нам врать-то, помилуй Бог, — открестились мужики. — Чай, к совдепии пристрастия не имеем, сами нахлебались от большевицких нехристей.

— Ярушевский! — позвал Шергин. — Велите обыскать село. Авось, еще кто прыткий сыщется.

Староста, утопив голову в могучих плечах, с тоской проводил взглядом отряженных на обыск солдат.

— Прытких более нету, — прогудел он в бороду.

— А какие есть? — нахмурился Шергин.

Мужики выдали дружный вздох и опять сдернули шапки.

— Виноваты, вашбродь, бес попутал.

Староста снова пустил глаза пастись в поле.

— Мертвый есть. — И уточнил на всякий случай: — Один. Со вчерашнего в сарае лежит.

— Так, — сурово сказал Шергин, — думаю, разбирательство предстоит серьезное.

Староста рухнул на колени и взмолился, смяв в кулаке шапку:

— Вы уж разберитесь, вашбродь, а то ить они прискакали да как пошли лютовать, хуже красных, ей-богу. А мы что ж, мы грех на душу, обида у нас тово… свербеть стала. Что ж с нами как со зверьми, нешто мы не люди, не христьяне?

Не ожидавший покаянных жестов от медведеобразного мужика, Шергин на мгновение опешил. Потом обернулся к стоявшим позади ротным офицерам, приказал устраивать людей. Село моментально наполнилось шумной суматохой, солдатскими житейскими хлопотами и бабьей заботливой беготней. Трубы задымили гуще, куры раскричались громче, девок попрятали от греха и бани растопили.

…Разомлев в теплой избе и поборов сытую дремоту, Шергин вышел на крыльцо, вдохнул полную грудь сизого сумеречного мороза.

— Метель будет, — определил поручик Сыромятников, обозрев набухшую небесную мглу.

— Ну показывай, — помолчав, велел Шергин старосте.

Тот повел их в сарай, растворил нараспашку дверь, раскидал солому в углу и виновато потупился.

— Вот.

— Дай света.

Староста зажег масляную лампу. Сыромятников изумленно присвистнул.

Труп был в форме белого офицера, со штабс-капитанскими знаками различия. Изумленными глазами покойник смотрел в крышу сарая, будто силясь пронзить ее и устремиться мертвым взглядом в небеса. На виске кровавилась вмятина.

— Чем вы его? — спросил Шергин.

— Помяли малость, — смущенно пошевелился староста.

— Вижу, что помяли. Били чем?

— Так это… ничем. Ну… сапогом, может.

Староста замер, с внимательным испугом глядя на собственные яловые сапоги с подковками. Шергин посмотрел туда же, поднялся с корточек и вышел вон из сарая.

Пока осматривали труп, на улице в самом деле стало подвывать, затянула вьюга, острые кристаллы снега злобно принялись впиваться в лицо. Шергин быстро вернулся в избу.

— Дознаться, кто бил, и утром повесить каналий, — зло бросил Сыромятников.

Старостиха, не в пример мужу низенькая и такая же широкая баба, в страхе ойкнула и вымелась из горницы.

— Так они и скажут, кто убивал.

— Тогда собрать мужиков и каждого третьего… — уже не так уверенно предложил поручик. — Либо пороть всех. Так этого оставлять нельзя. Это же крамола. Бунт!

— Погодите вы, поручик. Нынче не девятнадцатое столетие, чтоб из мужиков бунт плетьми выбивать. Послушать надо, что староста скажет… Где этого черта медвежьего носит? — в нетерпении воскликнул он.

Из сеней тут же выдвинулась мрачно-покорная фигура с поникшими плечами.

— Больно вы, вашбродия, пороть нашего брата любите, — проговорил староста, глядя из-под мохнатых бровей. — Он вот тоже — «пороть» да «пороть». А было б за что. Из Семена Большака за одно прозвание нагайками дух вышибли. Бабу евойную исполосовали под горячую руку.

— Кто — он?

— Кто… Покойник. Прискакал с казаками и давай, будто зверь, лютовать. Ну, мы его тово… а казачков под замок, значит, в пустой хлев заперли.

— А что же это они от нас, как зайцы, ускакали, да еще с посвистом? — подозрительно спросил Сыромятников.

— Должно, плохо заперли. Выбрались, — развел руками староста. — Коней увели, вас углядели и в лес. Может, беглые какие? — в его голосе зазвучало слабое упование.

Сыромятников беспомощно посмотрел на капитана.

— Ничего не понимаю. Какие беглые? Зачем им от своих удирать?

У Шергина были собственные соображения на сей счет, но пока он не стал вынимать их на свет божий, дабы не вселять лишних надежд в главного свидетеля, а возможно, и участника преступления, которое по военному времени карается расстрелом либо виселицей.

— Когда они появились? — спросил он.

— Давеча утром. Приняли мы их как положено, хлеб-солью. Хлеба, правда, не густо, по весне Совдепия семена, почитай, вчистую выгребла. Так, малость наскребли на посев.

— Что дальше было?

— Дальше-то? Ну, в бане их попарили, самогону на стол выставили. Этот, покойник, все пытал, за кого у нас мужики высказываются, за красных али за белых. А я ему возьми да брякни сдуру: за царя мы, мол, батюшку.

— Отчего ж с дуру? — прищурился Шергин.