Читаем Царь-гора полностью

— Знаете, вы меня утешили, — сказал он. — Когда мне снова надоест моя деревня под горой, я не стану прыгать в окно. Я пойду и превращусь в камень.

— Вам не интересно, что скрыто за облаками?

— А там что-то скрыто?

— Проверьте.

Федор хотел ответить, что попробует, но вдруг ощутил у себя на лбу недружественный взгляд и отвлекся от разговора. Аглая о чем-то толковала, но он не слышал. В нескольких шагах от кафе посреди тротуара стояла девка в коричневом плаще и, как гоголевская панночка, пожирала его шалыми глазами, упершись в стену невидимого круга. Немногочисленная публика обтекала ее с двух сторон, как вода — торчащий посреди реки клок земли, но, похоже, никто не замечал ее. «Явилась, — стремительно мрачнея, подумал Федор, и прежняя уверенность поколебалась: — Может, в самом деле не надо было поминать?..»

Бросив на столик деньги, он нашарил рукой пакеты с покупками и с нервной интонацией произнес:

— Кажется, дождь начинается. Нам, видимо, пора.

Аглая не возражала, однако, выйдя из кафе, красноречиво посмотрела на небо, едва прикрытое облачной ватой. Федор, заметив ее мимику, предпочел позорно промолчать и размашистым шагом направился ловить такси. Посадив Аглаю в машину, он с тревогой осознал, что чего-то не хватает. В душу закралось неприятное предчувствие. Федор бросил пакеты на колени Аглае и помчался к кафе, на бегу высматривая проклятую девку. Ее не было. Он влетел под зонтики, сбил пару стульев и успел перехватить книжку, к которой уже подбирался карлик с кривыми ногами и гадкой физиономией. Вблизи он был похож на карикатурного буржуя из советской газеты, изобличавшей гнилые намерения акульей политики капитализма. Уродец злобно зашипел, глядя снизу вверх и продолжая тянуть лапы к книге. Федор, оскалившись в ответ, ткнул его кулаком в грудь, поглядел, как карлик барахтается на полу между стульев, и махнул обратно.

В машине он молчал, как убитый, понимая, что как-то нужно объяснить свою эскападу с внезапным бегством из кафе и на этот раз сказать чистую правду, но не мог решить, с какого конца начинать. Во всей этой истории был ощутимо скользкий момент — каждая встреча с девкой-хищницей укрепляла в нем чувство, что это существо женского пола имеет на него некие виды. И, несмотря на излучаемую ею угрозу, он догадывался, что это за виды. В своей столичной золотой жизни Федор не однажды ловил на себе в точности такие же опасные взгляды девиц, которые почему-либо считали его своим имуществом и по-звериному ревновали ко всем прочим лукавым дочерям Евы. Но человеческие создания, скудные умом и воображением, его не пугали. Гораздо больше смущала мысль, что на своем жизненном пути он повстречал мифического суккуба, демонического соблазнителя мужской половины человечества. Каким-то образом он знал, что под плащом у девки нет ничего, кроме абсолютной наготы, и это не могло не беспокоить. Впрочем, в этом соображении имелся существенный изъян: объяснить несомненное знакомство Аглаи с девкой в таком случае было никак невозможно. Однако тут Федору пришла на ум занятная мысль, что суккуб, вероятно, очень ревнив и пытается отпугивать от него соперниц. Но опять же все это никак не вязалось с тем, что на алтайских дорогах девка-оборотень — давно известный персонаж.

Здесь его путаные размышления были прерваны. До прилета Мити оставалась четверть часа, и, высадившись из такси, Федор с Аглаей бесцельно гуляли по улице, как школьники, сбежавшие с уроков, чтобы целоваться, но вдруг забоявшиеся и не знающие, чем занять время.

— Я должен сделать вам признание, — решился он.

— Судя по мрачному тону, это не признание в любви, — насмешливая улыбка слегка тронула ее губы.

Федор подавленно хмурился.

— Я не знаю. За последние два месяца все настолько перепуталось и смешалось. Меня преследуют; я иду по следу, оставленному моим предком; он преследовал в горах вашего прадеда, а может, все было наоборот. Одним словом, бабушкин клубок.

— Кто преследует вас? — недоверчиво спросила Аглая.

Федор набрал воздуху в грудь.

— Это бредовая история, она тянется от самой Москвы. Сперва я решил, что это кто-то из моих прежних… гм… легкомысленных увлечений. Моя жизнь, конечно, не была образцом добродетели…

— Слишком много соблазнов, — с иронией подсказала Аглая.

— Вот именно. И теперь я думаю: что если для меня настал час расплаты? Может быть, она преследует меня, чтобы потребовать оплаты прежних счетов?

Он умолк, осознав, что совершает ошибку, выражаясь невразумительно. Но было поздно — ошибка тотчас дала кривые плоды: Аглая поняла его абстрактную риторику по-своему, наполнив самым конкретным смыслом.

— Она? То есть вы хотели признаться мне в том, что вас преследует какая-то женщина. Господи, как это пошло. Вы не могли придумать ничего лучше, чем хвастовство бывалого бабника? Чересчур нелепый способ набить себе цену в моих глазах.

С неба донесся глухой рокот, в голубизне среди пухлых подушек облаков возникли очертания летящего мамонта со стальной шкурой. Аглая, ускорив шаг, направилась к автостоянке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Живая вещь
Живая вещь

«Живая вещь» — это второй роман «Квартета Фредерики», считающегося, пожалуй, главным произведением кавалерственной дамы ордена Британской империи Антонии Сьюзен Байетт. Тетралогия писалась в течение четверти века, и сюжет ее также имеет четвертьвековой охват, причем первые два романа вышли еще до удостоенного Букеровской премии международного бестселлера «Обладать», а третий и четвертый — после. Итак, Фредерика Поттер начинает учиться в Кембридже, неистово жадная до знаний, до самостоятельной, взрослой жизни, до любви, — ровно в тот момент истории, когда традиционно изолированная Британия получает массированную прививку европейской культуры и начинает необратимо меняться. Пока ее старшая сестра Стефани жертвует учебой и научной карьерой ради семьи, а младший брат Маркус оправляется от нервного срыва, Фредерика, в противовес Моне и Малларме, настаивавшим на «счастье постепенного угадывания предмета», предпочитает называть вещи своими именами. И ни Фредерика, ни Стефани, ни Маркус не догадываются, какая в будущем их всех ждет трагедия…Впервые на русском!

Антония Сьюзен Байетт

Историческая проза / Историческая литература / Документальное
В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Браки совершаются на небесах
Браки совершаются на небесах

— Прошу прощения, — он коротко козырнул. — Это моя обязанность — составить рапорт по факту инцидента и обращения… хм… пассажира. Не исключено, что вы сломали ему нос.— А ничего, что он лапал меня за грудь?! — фыркнула девушка. Марк почувствовал легкий укол совести. Нет, если так, то это и в самом деле никуда не годится. С другой стороны, ломать за такое нос… А, может, он и не сломан вовсе…— Я уверен, компетентные люди во всем разберутся.— Удачи компетентным людям, — она гордо вскинула голову. — И вам удачи, командир. Чао.Марк какое-то время смотрел, как она удаляется по коридору. Походочка, у нее, конечно… профессиональная.Книга о том, как красавец-пилот добивался любви успешной топ-модели. Хотя на самом деле не об этом.

Дарья Волкова , Елена Арсеньева , Лариса Райт

Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Проза / Историческая проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия