Царь Грозный

– А тем, что ты, поганец, помог своему князю удрать! И многие еще головы положат за вашу дурь!

Шибанов фыркнул:

– Князь право имел отъехать!

– Ты это государю объяснишь, тать проклятый! Если доживешь…

Их привели во двор к новому воеводе Морозову и пока оставили связанными. Олена поняла, что пришло время сказать Ваське то, что не успела ночью:

– Васенька…

Тот покосился на женщину с досадой, сейчас примется уговаривать. Но Олена зашептала совсем неожиданное:

– У нас с тобой дите будет…

Шибанов даже не сразу понял:

– Чего?!

– Дите, говорю, будет…

– С чего это? Столь ничего не было, а тут вдруг… – Васька просто не знал, что сказать, но Олене его слова показались такими обидными… Он не верит? Да как же это?! Женщина отвернулась, пряча навернувшиеся на глаза непрошеные слезы. Думала обрадовать, а получилось, что даже сейчас обидел.

Но больше поговорить не пришлось, Ваську потащили к воеводе, а к Олене немного погодя подошел тот самый дьяк:

– Что, догулялась, курва?

Глаза женщины зло блеснули:

– Пошто позоришь?!

Дьяк нехорошо усмехнулся:

– А я тебя не то что позорить, я тебя вон холопам отдать ныне могу. Или голышом по Юрьеву пустить. Хочешь? – Больно ущипнул за грудь, Олена отпрянула. – Ты пособница изменнику, потому расправа над тобой короткая.

Дьяк обошел красавицу вокруг, оглядывая с ног до головы, снова скабрезно усмехнулся:

– Ладно, поглядим, что ты за баба… Веди ее в темницу, потом разберемся!

Васька стоял перед воеводой, набычившись. Голова гудела, точно не одну ночь пьянствовал, вывихнутое плечо не давало даже поднять левую руку.

– К кому шел, к княгине?

– Нет, – спокойно покачал головой Шибанов. – Князь велел достать из-под печи его послания и передать старцам печорским и государю.

– Чего?! – не поверил воевода.

Васька перекрестился:

– Вот те крест! Сказал, в подпечье сверток в холстину завернутый. Царю Ивану Васильевичу писано.

– А княгиня? – все еще не мог взять в толк Морозов.

– Княгине ничего не велено передавать.

– Врешь! – заключил воевода, но велел слугам спешно посмотреть в подпечье. Пока ходили, он внимательно смотрел на холопа:

– К кому бежал князь?

Шибанов пожал плечами, чего теперь скрывать?

– К королю Сигизмунду, вестимо.

– Значит, заранее готовился?

Ну уж на этот вопрос и ответа ждать глупо, если так ловко бежал, конечно, готовился.

– Эх, князь Андрей, князь Андрей, – тяжело вздохнул воевода. Курбский был его другом, а потому особенно сокрушался о нем воевода Морозов.

Пойманного слугу отправили в Москву. Туда же повезли и найденные письма. Воеводам было даже страшно подумать, какой гнев вызовет у государя и сам побег Курбского, и тем более его письмо.

Про Олену точно забыли. Но забыл воевода, а вот дьяк нет. Он явился в темницу к красавице к вечеру. Та сидела, привалившись к стене, из разбитой губы текла кровь.

– Чего это? – нахмурился дьяк.

Страж развел руками:

– Да кусается стерва!

Углядев, что подол у Олены разорван, дьяк усмехнулся:

– Ты ее оприходовал, что ли?

– Ага, ее оприходуешь! Точно кошка дикая! Ну ее!

– Ничего… А ну позови Тишку, вдвоем подержите.

Олена вскинулась, осознав, что ей грозит. Но как справиться бабе, даже крепкой, с тремя здоровенными мужиками? К утру она забылась тяжким сном, брошенная после измывательств в угол. Снился Олене все тот же Васька, она тянула руки, а в руках дите спеленатое. Но Васька ушел, даже не оглянувшись.

На третий день утром Олену обнаружили в петле, которую та скрутила из оторванного подола. Сколько надо было силы воли и желания удавиться, чтобы повеситься вот так, ведь ноги женщины доставали до пола! Но не вынесла позора и издевательств, подогнула колени, чтобы затянуть петлю потуже…

Дьяк, поморщившись, велел схоронить за крепостными стенами подальше… Тащившие тело Олены стражники вздыхали:

– Какая баба пропала…

Государь с утра был в хорошем настроении. Вчера славно попировали, повеселились, но пил в меру, и голова не трещала. Правда, давило какое-то недоброе предчувствие, но он старательно гнал от себя дурные мысли. Устал от бесконечных дел, хотелось попросту на богомолье, как ездили раньше с Анастасией, хотелось отдыха душе.

– Государь… – Голос ближнего боярина был перепуганным.

– Что? – вскинулся Иван. Вот оно, сердце не обмануло!

– Вести недобрые из Юрьева, государь.

Царь выпрямился, окаменев внутри, и повелел:

– Зови!

Но вошедшего воеводу встретил почти отвернувшись, вроде разглядывал что-то у стола. Тот замялся, не зная, можно ли говорить.

– Говори, – Иван головы не повернул.

– Государь, воевода князь Андрей Михайлович Курбский… – боярин не успел договорить, Иван уже и сам все понял, что же еще, если не побег его старого приятеля, мог так перепугать воеводу? Но царь вида не подал, стоял как стоял, – бежал в Литву!

– Собачьим изменным обычаем преступил крестное целование и ко врагам христианства присоединился?!