Царь и султан: Османская империя глазами россиян

Война 1768–1774 годов сыграла важную роль в культурной и политической истории России, способствовав превращению российского классицизма в прямое военно-политическое вмешательство империи в судьбу земель греческой древности и их современного населения[658]. Продуктом этого превращения стало российское эллинофильство, сочетавшее восхищение древней Элладой с поддержкой греческой иммиграции в Россию и культивированием отношений с османскими греками. Эллинофильство привнесло существенное изменение в отношения России с православными подданными султана. Уходившая корнями в классицистскую идиому, которая определяла переписку Екатерины II с наиболее известным европейским философом-деистом, идея возрождения «греческой империи» под скипетром второго внука Екатерины Константина сочетала культурную образность Константинополя и Афин в сознании образованных россиян конца XVIII столетия[659]. Тем самым представление о России как о наследнице классической Греции стало дополнять более старую тему религиозной преемственности Московского царства у Византийской империи[660]. Это не могло не оказать секуляризирующего воздействия на российское восприятие греков.

В то же время, наряду с эллинофильским образом греков как героических борцов за свободу, в российском дискурсе присутствовала и тема раболепия современных греков перед их османскими властителями. Еще до формирования российского эллинофильства первый российский резидент в Константинополе П. А. Толстой отмечал, что Османы «подданных своих греков держат в великом утеснении и так в них страх свой вкоренили, что греки ниже в мысли своей противного к ним чего иметь смеют»[661]. Позднее ознакомление образованных россиян с классическими текстами превратило древнегреческие добродетели в высокий моральный стандарт, служивший для оценки современных греков. Так, П. А. Левашев сокрушался по поводу того, что по взятии Константинополя Мехмедом Завоевателем «греческая церковь пришла в совершенный упадок и самое жалостное состояние», и писал о «невежестве и худом поведении ее правителей», которое есть «следствие невольничества, уничижения и рабства». Левашев отмечал, что османское завоевание рассеяло «искуснейших и ученейших» греков по разным христианским странам, в то время как оставшиеся практически утратили знание своего языка и «учинялись неспособными проповедовать надлежащим образом слово Божие»[662]. Для подкрепления этой нелестной характеристики своих единоверцев Левашев в деталях описал османскую практику продажи патриаршего престола тому, кто больше заплатит, которая вовлекла греческое духовенство в торговлю всеми церковными назначениями[663].

Россияне XVIII столетия не только противопоставляли былую славу греческой православной церкви и ее жалкое состояние под османским владычеством, но и проводили различия между древними и новыми греками в исключительно мирском смысле. Задолго до Шатобриана кавалер российского посольства в Константинополе М. И. Прокудин-Горский противопоставлял Гомера, Демокрита, Демосфена, Сократа и других «разумнейших людей великими дарованиями преисполненных» их нынешним потомкам, которые посвятили себя исключительно торговле. «Хитрость, обман, злость к ближнему… в высшем градусе почитаются» среди тех греков, которых автор встречал в османской столице в 1760 году[664]. По мнению российского автора, моральный упадок греков произошел «под жесточайшим игом» Османов и был следствием уничтожения греческой аристократии Мехмедом Завоевателем. Получив свободу торговли, простой люд быстро утратил благородные побуждения и выработал жалость и алчность, так что «во всей империи ни одного чаю не найдется благородного человека»[665].