Царь Иоанн Грозный

Всем еще больше стала ясна и понятна та уверенность, с какою говорил царь о походе, та решимость, какою дышало каждое слово, каждое движение юноши…

Все смолкли на миг, а потом – рокотом пронеслось:

– Поезжай, княже-государе! Да будет воля твоя и Господня!

– Да будет тако! – громко, радостно подхватил Иван. – Пиши, дьяк! А теперя рассудить надо, как полки делить. Кому с какой рукой идти! Брате! – обратился он к Владимиру Андреевичу, Старицкому князю. – У тебя мои записи были. Покажь-ка их…

И в нетерпении Иван даже с места поднялся навстречу двоюродному брату, который подал ему принесенные с собой пергаментные столбчики-свертки.

Все было приподнялись тоже с мест. Но Иван нетерпеливо махнул рукой – и они опять уселись, зная, что порой непоседа-государь любит говорить стоя, особенно если волнуется.

По его знаку несколько боярских детей из живущих при думе царской, чтобы с делами знакомиться, быстро придвинули к Ивану стоящий здесь же, в палате, большой глобус, дар германского императора.

Весь медный, на невысокой подставке, он был искусно награвирован глубокой резьбой. Земли и моря, известные тогда, были изображены подробно и отчетливо. Слабее всего представлено было царство Московское. Но здесь нашелся искусник у митрополита Макария, который и пополнил, согласно местным сведениям, планам и картам, весь Северный край Европы и Восток ее, до Рифея, нанеся резцом все русские города, поветы и поселки, а также и становья народов, смежных с Русью.

Твердой рукой, как бы выполняя заученный урок, стал водить Иван по глобусу от города к городу и говорил, не глядя даже в список:

– На свое дело земское, великое перво-наперво, на судах, на Свиягу мы сильную подсобную рать пошлем. Ты, княже Александр, и ты, князь Петр Иванович еще с другими боярами, войско то поведете передовое! – обратился Иван к князьям Горбатому и Шуйскому. – Станете тамо зорко наше дело беречь, нас с достальными воеводами нашими и боярами, с головным войском дожидаясь, а пока горных, кочевых людей под нашу высокую руку приведете…

– Твои слуги, государь!

Оба боярина отвесили низкий поклон.

– В нашем царском полку – бояре наши ближние: князь Володимир Воротынский да Ваня Шереметев… В сторожевом полку – боярину и воеводе князю Василию Серебряному быть с московскими людьми да Семену Шереметеву другому… Далей! Слушайте! Московские люди из городов и посадов, все служилые со чадью со своею – к Мурому, сюды вот стекутся. Уж им знать дадено, вещуны посланы! Сеунчи поскакали… Нову-городу Великому и иным дальним городам – всем людям ратным отселева сбираться: правой руки полку, с князьями Петром Щенятей да Андреем Курбским – прямо на Каширу да на Коломну, на «берег» земли русской… Большому полку – идти со Мстиславским, с князем Иван Федоровичем, и Воротынский при ем… Наряд большой, пушки стенобойные, запас свой царский и припасы все воинские мы по воде, следом за князь Лександрой да за Петром Иванычем пустим. А с тем нарядом главным и со всеми припасами и казной воинской – тебе идти, боярин Михайло Яковлевич! Не кому иному. Уж потрудися для земли! – обращаясь к маститому воеводе Морозову, сказал ласково Иван.

– Тебе ль просить, государь?! За честь и за память – спаси тя Господь, Христос милостивый, на многая лета! – с поклоном, касаясь рукой земли, ответил довольный почетным и выгодным назначением боярин.

– Ну, и ладно! И клюшники мои, с моей, собинной казной и всеми припасами – с тобой же идут. Тебе их препоручаю… Все вы водой поплывете! А мы, как Бог часу даст, – полем туды же пойдем… На случай, если кто из Крыму али с Ногайской стороны припожалует… встречу дать бы!

– Да уж чуть зажурчала вода по оврагам – жди татарина, гостя незваного! Это – дело неминучее! – отозвался князь и боярин, родич царя Михайло Васильевич Глинский, словно желая напомнить о себе. – А еще сказать: полем идти – надежнее. На воде непривычны наши воины воевать. То ли дело в степи? Тут никто русскому не страшен.

– Знаю, знаю, что в степи безопаснее! – слегка хмурясь, проговорил Иван. – И ежели иду по такому пути – так не от страха, а земли своей ради! Чтобы земля спокойнее была! Да чтобы путь наш еще поспокойней был, для опаски для всякой – надо на Каму детей боярских с ратниками да со стрельцами и казаков береговых пустить… Вот по сему пути… Гляди, дядя Михайло! Тебе туды ехать приходится. Место бойкое. Никому, кроме тебя, и препоручить нельзя.

– Ничего, живет! И не по таким бойким местам хаживали – целы остались! Спасибо, государь, за память! – смягченный тонкой лестью Ивана, поклонился Глинский.

– Да с Вятки я тебе на подмогу воеводу Паука-Заболоцкого на Каму дошлю. Придет он с устюжскими волостями да с селянами вятскими… Они край знают, зело погодятся тебе! Да еще тамо Григорий Сукин у нас… Он под тобой же станет, сойдет с Вятчины… А ты, князь Михайло, гляди: как добудешься до места, по всем перевозам, по Каме да по Вятке, местных, городовых детей боярских, служилых людей, стрельцов и казаков и вятичей поставь, чтобы на подмогу Казани – кочевников из степи не пущали…

– Вестимо, государь, не впервой!