Царь Ирод

— Я готова рассказать всю правду, царь, — ответила вдова, у которой, в сущности, не оставалось иного выхода. — Яд действительно привез Антифил из Египта, получив его от своего брата-врача. Доставил его к нам брат Антифила Фейдион, и Феррора велел мне спрятать его до тех пор, пока не придумает, как можно пустить его в дело. Но когда он заболел и ты прибыл, чтобы за ним ухаживать, покойник был тронут до глубины души, и его отношение к тебе мгновенно переменилось. Незадолго до смерти муж призвал меня к себе и рассказал, что Антипатр подбил его на страшное дело — убийство собственного отца и его брата, и он в ослеплении, будучи зол на тебя, на это согласился. «Но теперь, — сказал Феррора, — лежа на смертном одре и видя всю его любовь ко мне, я не желаю осквернять душу и память предков братоубийством. Поэтому прошу, принеси яд и сожги его на моих глазах».

— И что ты сделала с ядом? — спросил Ирод.

— Я выполнила приказ мужа и сожгла большую часть яда. Но немного я все же оставила себе, так как боялась пыток и решила, что если меня станут пытать, я просто приму яд и так быстро избавлюсь от мучений.

С этими словами вдова Ферроры, как утверждает Флавий, передала Ироду флакон с остатками яда.

Вот вам и еще одна странность: если все в этой истории правда, то почему, вместо того чтобы воспользоваться ядом, этой женщине понадобилось бросаться с крыши дворца?! Или все дело в том, что женская логика поистине непредсказуема?..

Зато логика расследования, которое проводил Ирод, в данном случае вроде бы просматривается четко. Можно даже сказать, слишком уж четко — словно по заранее выстроенному сценарию.

Следующими в пыточную камеру были введены брат Антифила Фейдион и его мать, быстро признавшие, что флакон, переданный Ироду вдовой тетрарха, и есть тот самый флакон, который им передал Антифил для Антипатра.

Это был, что называется, момент истины, и он вызвал в душе Ирода обжигающую болью бурю.

Выходило, что, в течение стольких лет выискивая вокруг себя заговоры, казнив множество людей, удушив двух сыновей, рожденных ему любимейшей из всех женщин, он не замечал, что самый главный и опасный враг все это время находился рядом с ним! Антипатр, которого он вместе с матерью вернул из изгнания, поднял из грязи и сделал наследником престола; Антипатр, которого он полюбил больше других сыновей, — вот, кто, оказывается, с нетерпением ждал и жаждал его смерти! Но чего же тогда стоили все его заверения в сыновней любви и преданности, все эти проявления чуткости и заботы?!

Одолеваемый этими мыслями, Ирод вновь почувствовал себя никем не любимым, несчастнейшим человеком в мире, и на его глаза невольно навернулись слезы — на этот раз совершенно искренние слезы по самому себе.

В те же часы Ирод окончательно пришел к выводу, что обуреваемый столь знакомой ему маниакальной жаждой власти Антипатр и является истинным виновником гибели Александра и Аристобула, оклеветав перед ним братьев. Этот вывод полностью избавлял его от чувства вины, так как «истинный виновник» случившейся в его семье трагедии был наконец найден.

Все дальнейшие перипетии следствия, начатого после смерти Ферроры, уже не столь важны, хотя в ходе них было сломано еще несколько судеб. К примеру, когда выяснилось, что жена Ирода Мариамна II знала обо всей этой истории с ядом, но не поспешила сообщить мужу, Ирод велел изгнать ее вместе с сыном Иродом-младшим из дворца и вычеркнул последнего из завещания. Отца Мариамны, Симона, сына Во-эта, он лишил сана первосвященника, назначив на это место его родственника — Маттафия бен Феофила.

Ну и, само собой, из дворца немедленно была изгнана мать Антипатра Дорис. Подобно старухе из пушкинской сказки, она после казни Мариамны Хасмонейской прошла долгий путь от разбитого корыта, у которого осталась после развода с Иродом, до почти полновластной царицы, но все это лишь затем, чтобы в конце жизни снова оказаться у того же корыта. Изгнание Дорис было столь поспешным, что ей даже не дали собрать гардероб, не говоря уже о том, чтобы прихватить множество накопленных ею драгоценностей.

Неудивительно, что когда из Рима прибыл вольноотпущенник Антипатра и его верный слуга Батилл, он был немедленно арестован. Под пытками Батилл признался, что Антипатр отправил его в Иерусалим, главным образом, чтобы он передал Дорис и Ферроре новую порцию яда — на случай, если не подействует тот, что раздобыл Антифил.

Официально же Батилл прибыл в Иудею с письмами из Рима как от самого Антипатра, так и от нескольких старых друзей Ирода. Последние с тревогой сообщали, что два младших сына царя — Архелай и Филипп, которых он отправил на учебу в Рим, нередко открыто говорят о том, что ненавидят отца, осуждают его за репрессии и боятся возвращаться домой, чтобы не разделить участи Александра и Аристобула.

Антипатр в своем письме сообщал о том же, но, как и в случае с Александром и Аристобулом, разыгрывал роль любящего брата и умолял отца простить юношей, которые по молодости, возможно, сами не понимали, что говорят.