После убийства самозванца князья Урусовы и татарские стражники поспешно оставили калужские пределы, а русские «бояре» и «царский» шут Кошелев привезли покойного в Калугу и известили Марину об убийстве. Та искренне заплакала, но слёзы эти с другой стороны были и слезами облегчения.
Увидев обезглавленное тело Лжедмитрия, его люди пришли в отчаяние. Главный воевода «вора» князь Григорий Шаховской пытался бежать из Калуги. Казалось, и Иван Заруцкий проявил нерешительность. Но казаки, собравшись на круг, быстро остановили своих предводителей. И тут слово взял Иван Заруцкий. Он оповестил казаков, что царица Марина со дня на день должна была разрешиться от бремени…
Через несколько дней Марина разродилась, и на свет появился её сын, названный в честь «деда» Иваном. Казаки тут же провозгласили его наследником престола.
Тут и Пётр Сапега, вновь посмел появиться в её жизни. Ещё в июне 1610 он присоединился к Лжедмитрию в Калуге, и был провозглашён гетманом. В июле 1610 он со своим отрядом выдвинулся на Москву. После свержения Шуйского и установления семибоярщины он прибыл в российскую столицу, где вёл переговоры о передаче власти Лжедмитрию. Теперь же он предложил Марине вместе с ребёнком перейти под его покровительство. Однако, Марина ответила отказом на это предложение.
Через некоторое время значительная часть русской знати ушла из Калуги. После этих событий отряд Ляпунова, стоявший близ Рязани, был существенно усилен бывшими сторонниками «калужского царика». В их числе были князья: Трубецкой, Масальский, Пронский, Козловский, Волконский, Волынский, Мансуров, а также бывшие сподвижники самозванца: Нащокин, Измайлов, Вельяминов со своими людьми и воинскими слугами.
В начале января 1611 года патриарх Гермоген стал рассылать по городам и весям послания, в которых утверждал, что мощи настоящего царевича Дмитрия покоятся в Москве, призывал ратовать за Православную христианскую веру, отлучал от Церкви изменников:
– «Обращаюсь к вам, всякого чина и возраста отступникам! – писал он. – Вы отпали от Бога, от правды и Апостольской Церкви. Яз плачу по вы, помилуйте души своя. Забыли вы обеты Православной веры нашей, в которой родились, крестились, воспитались, возросли. Зрите, как Отечество наше расхищается и разоряется чужеземцами, какому поруганию предаются святые иконы и церкви, как проливается и вопиет к Богу кровь невинных. На кого поднимаете оружье свое? Не на Бога ли, сотворившего вас, не на братью ли свою? Не свое ль Отечество разоряете? Заклинаю вас именем Господа, пока есть время, отстаньте от своего начинания, чтобы не погибнуть и не погубить души своея. А мы прием вас кающихся».
Горячий отклик грамота патриарха нашла в Рязани. Когда его послание огласили, Ляпунов велел собрать большой воинский совет. На совет в Рязанский кремль съехалось около ста человек воевод и атаманов из войск, подчинённых Ляпунову и из ближайших Заоцких городов и Поочья. Заседали в большой трапезной палате покоев Рязанского архиепископа. Здесь было хорошо натоплено, но и за длинным столом с широкой столешницей, и на лавках у стен восседало множество людей. Многие сидели одетыми в тулупы, шубы, полушубки, тёплые кафтаны, с лисьими, собачьими шапками и папахами из овчины на головах. Слышались споры и перебранка. Но когда в палату вошёл владыка Рязанский Феодорит в окружении клира и священства, шум мгновенно стих, все поднялись.
– Шапки долой! – грозно рявкнул Ляпунов.
Шапки словно ветром сдуло, воеводы и атаманы склонили непокрытые головы.