Царь нигилистов 4 (СИ)

Саша бросил на гувернера взгляд, после которого, видимо, вызывают на дуэль. Но вызвать великого князя никак невозможно, и Гогель осекся и замолчал.

«Сколько же ты себе в карман положил, добрый простак Гогель? — думал Саша. — Да, врач излечи себя сам. Погонял воров в московском университете, а у себя под носом?»

— Григорий Федорович, — начал Саша не допускающим возражений тоном, — я хочу контролировать все мои расходы. Все! Так, чтобы даже новые кальсоны не заказывали без меня.

— Хорошо, хорошо, — прошептал гувернер.

— Три тысячи сто — это совершенно беспредельно! — возмутился Саша. — Хорошо, что Герцен не знает, а то бы он уже расписался на полколокола! В нищей стране! При дефицитном госбюджете!

— Государственной росписи, — тихо поправил Гогель.

Саша пожал плечами.

— Какая разница! И кто-то ещё наивно надеется, что тут не будет революции. Это прямые в неё инвестиции!

Саша вздохнул и продолжил изучение бухгалтерии.

Оказывается, он платил пенсии, на которые уходило порядка пятисот рублей.

— Что за пенсии? — поинтересовался он.

— Кормилице и няням, — объяснил Гогель.

— Ладно, — смирился Саша. — Но я хочу подробную роспись, кому, когда и сколько.

— Дома, — пообещал гувернер.

Дальше шли «премии слугам». Порядка тысячи рублей. Ладно, не будем обижать дворцовый пролетариат.

И пожертвования: тысяча пятьсот рублей. Немного по сравнению с лимитом. Значит, сюда можно залезать вволю, правда, придется согласовывать с Гогелем. А то и с Зиновьевым.

И наконец ещё одна увесистая статья: «Жалованье преподавателей». Семь с половиной тысяч. Учителей, конечно, обделять нехорошо, но ради экономии можно ещё что-нибудь сдать экстерном.

— Григорий Фёдорович, а ваше жалование по этой статье проходит? — поинтересовался Саша.

— Нет, содержание военным воспитателям начисляется из денег государя.

«Навязанная услуга, конечно, — подумал Саша, — зато из денег папа́. И не возмутишься».

— А сколько, если не секрет?

— Три с половиной тысячи, — признался Гогель. — И ещё жалование по чину: тысяча рублей.

— Ага! — отреагировал Саша. — По чину генерал-майора?

— Да.

То есть только что он ухнул на подарки два с половиной годовых генеральских жалованья. И ведь может не окупиться, если заодно алтари не распечатать.

— Вы, похоже, мною тяготитесь, Александр Александрович, — сказал Гогель.

— Понимаете, Григорий Фёдорович, разные люди взрослеют в разном возрасте. Я чувствую себя взрослым. Мне нужны ваши советы, я бы не догадался взять с собой шкатулку с подарками. Но мне не нужна опека, и воспитывать меня поздно.

— Вам четырнадцать лет.

— Я чувствую себя гораздо старше.

— Это бывает с юношами, — улыбнулся Гогель. — С возрастом проходит.

И Саша понял, что вовсе не хочет отставки Григория Фёдоровича. Гогель — зло известное и прирученное. Хорошо бы, конечно, вообще без воспитателя, но хрен позволят. А другого придется приручать с нуля.

В списке осталась всякая мелочь. Учебные пособия: 50 рублей. Расходы на картины и библиотеку — совсем смешные, меньше пяти рублей. Значит, в статью можно залезть. Правда, неизвестно, как отреагирует Гогель, если заказать что-нибудь дискуссионное. Но попытка не пытка. Если откажут — можно купить за свой счет.

Статья «прочие расходы» была предпоследней, зато могла конкурировать с зарплатами преподавателей: четыре с лишним тысячи.

— Здесь нужна полная расшифровка, — сказал Саша.

— Запросим, — кивнул гувернер.

И наконец последней строчкой шло сэкономленное и возвращенное в сбережения, так называемые экономические суммы. И они почти доходили до половины. То есть пятидесяти тысяч. Это прямо радовало.

— А сколько всего у меня денег? — спросил Саша.

— Я точно не знаю, — сказал Гогель. — Спрошу в Конторе августейших детей.

Саша счастливо выдрыхся на широкой купеческой кровати, но ровно в десять Гогель-гад всё-таки разбудил и доложил, что его приглашают к завтраку.

В ногах обнаружился вчерашний кот, безжалостно изгнанный Григорием Фёдоровичем.

У Морозовых всё было по последнему слову техники, то есть с водопроводом и сортиром. За завтраком фабриканты ждали в полном составе: то есть Савва Васильевич, Тимофей Саввич, Мария Фёдоровна и Ульяна Афанасьевна.

Подали кофе и пирог. По случаю субботы, слава Богу, с мясом.

— Ваше Императорское Высочество, а вы уже видели сегодняшние «Московские ведомости»? — поинтересовалась младшая тигрица.

— О Господи! — воскликнул Саша. — Никак там про меня?

— Да, — кротко улыбнулась Мария Фёдоровна, словно была белая и пушистая, а не огромная и полосатая.

— Можно посмотреть?

И Саше протянули газету.

«Московския ведомости» имели формат примерно А3, подзаголовок «Газета политическая и литературная, издаваемая при ИМПЕРАТОРСКОМ московском университете». Чуть ниже располагался толстый, как на монетах, двуглавый орел, а под ним гордая надпись: «Второе столетие. Год четвертый». Саша прикинул, что издаётся газета с 1756 года, то есть основана при Елизавете Петровне.

Первая полоса отличалась таким многообразием шрифтов, за которое любой верстальщик будущего сварил бы живьем в кипящих чернилах.