Царь нигилистов – 4

— Ваше Превосходительство! — обратился он к Гогелю. — Вам телеграмма от Его Императорского Величества. Из Петербурга.

Гувернёр всё-таки встал и с поклоном принял послание.

Пробежал глазами, помрачнел и протянул Саше.

Телеграмма имела наверху печатного двуглавого орла, но была написана от руки.

«Приказываю моему сыну великому князю Александру Александровичу немедленно вернуться в Петербург», — писал император.

— Ничего не отменяйте! — бросил Саша графу Строганову.

Тот вопросительно смотрел на Гогеля.

— Нам приказано немедленно возвращаться, — сказал он.

— Как же не отменять? — поинтересовался Строганов. — Приказ государя.

— Позвольте мне изложить мою позицию, — попросил Саша. — Только приехав в Москву, я встретился со студентами. Точнее, они меня встретили. Потом ночевал у ректора. После чего обедал с купцами и остановился в доме Морозовых. И вот теперь, когда меня пригласило дворянство, я наплюю на это и уеду из Москвы? Это что, не оскорбление?

— Дворянство поймёт, — сказал граф. — Приказ императора нарушить невозможно.

— То есть поймут, что их обидел лично государь? Это ещё не хватало, учитывая грядущую реформу и силу оппозиции. Пусть уж лучше на меня обижаются. Но не выйдет, потому что завтра о причине моего отъезда, хочу я этого или нет, будут знать примерно все.

Гогель вышел из-за стола и приказал:

— Александр Александрович! Пойдёмте!

— Мне приказано сопровождать Его Императорское Высочество до Петербурга, — доложил фельдъегерь.

И Саша вспомнил, что декабристов везли в Сибирь в сопровождении фельдъегерей.

Но остался сидеть.

— Папа́ принял эмоциональное решение, — упрямо возразил он. — Интересно, что ему про меня наплели? Я считаю, что в этом случае наш долг как подданных не отключить мозги и слепо подчиниться, а помочь исправить ошибку.

Гогель усмехнулся. Строганов выдал улыбку Будды.

— Я понимаю, что никто из вас не посмеет возразить, — продолжил Саша. — А я посмею. Обязуюсь завтра только слушать и улыбаться. Григорий Федорович, я возьму вину на себя, я несовершеннолетний.

— Не нам поправлять монархов, — сказал граф.

— Мне это нужно не за тем, чтобы хрустальными люстрами колонного зала полюбоваться, — возразил Саша. — Я не предлагаю ослушаться, я прошу отложить отъезд до завтра.

— Приказано немедленно, — напомнил Гогель.

— «Немедленно» — растяжимое понятие, — заметил Саша.

— Вставайте, Александр Александрович! — сказал гувернёр. — Нам надо ещё забрать вещи у Морозовых.

Саша нехотя поднялся с места.

— А во сколько поезд? — спросил он.

— Сегодня в шесть, — сказал Гогель, — успеем.

— А следующий? — поинтересовался Саша.

— Завтра в одиннадцать пятнадцать, — доложил гувернёр.

— Всего два состава в сутки? А потом?

— Александр Александрович! Мы едем сегодня.

— Завтра тоже в шесть, да? — не сдался Саша.

— Да, — кивнул Гогель.

— Ваше Императорское Высочество, разрешите обратиться? — вмешался фельдъегерь.

— Конечно, — сказал Саша.

— Есть ещё два, — отрапортовал гонец, — товарно-пассажирские. Но они идут медленнее: по 48 часов.

— Ну, уж! — поморщился Гогель.

Саша внутренне согласился, что да, не для белых людей.

Ему надо было остаться одному. Хоть на пару минут.

— Граф, извините, — обратился он к Строганову. — А где у вас туалет?

— Мишка! — бросил тот лакею. — Проводи великого князя.

Сортир был примерно той же системы, как в Александрии. Что говорило о продвинутости хозяина. На стене имелось бра со свечкой, которую предупредительно зажег Мишка.

Теперь можно было запереться.

Саша сел на крышку устройства, ещё не получившего названия «унитаза», и вынул из кармана записную книжку и короткий карандаш, похвалив себя за привычку всегда носить их с собой.

Вырвал листок и разорвал на две части. Написал несколько слов сначала на одной, потом на другой.

Как бы их не перепутать? Кто из них левый, а кто правый? Сложный вопрос. Ладно будем ориентироваться на социальную принадлежность.

Первую записку сложил вчетверо и сунул в правый карман, вторую — раз в восемь, до совсем миниатюрного состояния, и сунул в левый.

И нажал на спуск.

По приказу генерал-губернатора заложили карету. Саша обнял Строганова на прощанье и опустил ему в карман мундира первую записку.

Выразительно посмотрел на хозяина.

Заметил интересно? Гогель, кажется нет.

— Мне очень жаль, граф, что приходится так расставаться, — сказал Саша. — Хотелось бы что-нибудь подарить вам за гостеприимство, но не моя здесь воля.

— Может, ещё успеем, — обнадёжил гувернер, — до поезда два часа.

В карету сели втроём: Саша, Гогель и царский гонец. Кажется, так же, в сопровождении фельдъегеря на допрос по делу декабристов везли Пушкина. И «Наше всё» не преминул пошутить, что фельдъегеря ему дали для большей безопасности, чем можно гордиться.

Вскоре карета остановилась у особняка Морозовых.

Саша тепло попрощался с хозяевами и вручил мужской части фамилии часы, а женской — броши и булавки.

Старший Морозов попытался открыть крышку своего подарка, но Саша накрыл его руку ладонью и шепнул: «Не сейчас Савва Васильевич!»

Резко обернулся к своему камердинеру:

— Что, чемодан уже собран?

— Да-да, Ваше Высочество! — отрапортовал Кошев.