Примерно 10 лет назад тётя Мэри, то бишь Великая княгиня Мария Николаевна пригласила отца Иоанна ко двору для обучения своих детей. По совместительству Иоанн Васильевич стал тётиным духовником, а это был как раз тот период в её бурной жизни, когда она бросила мужа герцога Лейхтенбергского и увлеклась графом Строгановым. Правда всё было тихо, Николай Павлович, видимо, не знал, а сын Евгения Богарне с истинно французским благородством младших детей признавал, при этом замечая, что «на пиру не присутствовал». После его смерти тётя Мэри попросила Рождественского тайно обвенчать её со Строгановым. И он отказал, полагая, что тайный брак в принципе неприемлем. Место у Марии Николаевны он тут же потерял, зато не навлёк на себя гнев её отца, и довольно быстро получил место у брата, то есть императора Александра Николаевича.
Саше новый поп, скорее, понравился.
Будучи тёзкой одного из самых кровавых тиранов России, Иоанн Васильевич Рождественский не имел с ним ничего общего, не упрекал по мелочам и даже не был крайним ортодоксом, что так обычно среди православных священников, а его изложение было лишено риторических и напыщенных фраз.
Здесь надо заметить, что церковно-славянский, который Саше преподавал Грот, вовсе выпал из программы. Впрочем, полезность его была сомнительна.
Академик Михаил Васильевич Остроградский явился, как положено, в мундире тайного советника и при орденах: Владимира, Анны и Станислава. И грузно опустился в кресло.
Саше почему-то казалось, что в сюртуке он был бы органичнее. Когда-то Михаила Васильевича лишили степени кандидата наук и диплома об окончании Харьковского университета за непосещение лекций по богословию. Не должен такой человек любить мундиры.
Он так и не получил российскую учёную степень. Был вынужден уехать в Париж, закончил образование в Сорбонне и потом был приглашён в колледж Генриха Четвёртого сразу на должность профессора.
Осень вступила в свои права, накануне прошёл первый снег, который быстро растаял, Но было пасмурно, и по небу за окном ветер гнал клочья серых туч. И в учебной комнате в Зубовском флигеле Царского села было несколько сумрачно.
— Александр Александрович, не соблаговолите ли вы выйти к доске? — поинтересовался академик.
Саша соблаговолил, тем более что ему было дискомфортно сидеть в присутствии пожилого академика и более того самого Остроградского.
— Мои ученики от вас в восторге, — заметил академик, — и Ходнев, и Менделеев. И я помню ваши решения моих задач для выпускного кадетского класса. Это действительно впечатляет. Однако, высшая математика, это совсем другой уровень. По словам ваших учителей Сухонина и Соболевского, вы немного знакомы с дифференциальным и интегральным исчислением?
— Да, — кивнул Саша. — Совсем чуть-чуть.
Он и правда не так уж много помнил из 179-й школы.
— И говорят читали учебник для Николаевского инженерного училища?
Саше стало не по себе. Как обычно, он навел справки об академике и знал, что Остроградский в этом самом училище преподаёт. И, возможно, по тому самому учебнику.
— Скорее пролистал, — скромно ответил Саша. — Не очень глубоко.
Честно говоря, в библиотеке-то он его взял, а открыть так и не удосужился.
— Хорошо, тогда с простого, — обнадёжил академик. — записывайте.
Продиктовал многочлен пятой степени и сказал:
— Возьмите производную!
Саша хмыкнул. Ну, знаете! На этой мякине! Физмат школьника!
И молниеносно записал результат.
— Хорошо, — кивнул Остроградский.
— Я его и проинтегрировать могу, — похвастался Саша.
— Ну, давайте!
Саша взял первообразную.
— Это какой интеграл? — скучно спросил Остроградский.
— Неопределённый. Для определенного нужны пределы.
— Объясните, как вы понимаете, что такое определённый интеграл.
Саша нарисовал штатную картинку с узкими столбиками под графиком.
Академик кажется был удовлетворён.
— Вы, говорят, тригонометрию сдали? — спросил он.
— Да, не хотелось тратить на это слишком много времени.
— Понятно. Напишите производные синуса и косинуса.
Это Саша помнил и написал.
— А теперь производную тангенса, — сказал Остроградский.
И вот её Саша ни фига не помнил. Зато помнил формулу для производной частного. И вывел просимое академиком в два действия.
— Ага! — сказал Остроградский. — Не помните!
— Не помню, — признался Саша, — но, если что-то не помнишь, всегда же можно вывести.
— Иногда это довольно долго, — усмехнулся академик.
На минуту задумался и продолжил.
— Вы знаете, что такое предел? — спросил академик.
— Последовательности или функции? — попросил уточнить Саша.
— Начнём с последовательности, — сказал академик. — Пишите: предел при n стремящимся к бесконечности, скобка открывается, в скобке единица плюс единица, делённая на n. И вся скобка в степени n.
Саша написал. И понял, что академику что-то не понравилось. Он внимательно посмотрел на свою запись и спросил:
— Что-то не так?
— У вас немного странные обозначения: обычно вместо стрелочки пишут равно. Но в этом что-то есть…
— Можно мне рисовать стрелочку?
— Ладно, — смирился Остроградский. — Чему он равен?