Царь нигилистов

«Дорогой Саша, — писал Никса. — Гончаров принес мне известную тебе сказку в опубликованном виде. Вышла в начале года в „Библиографических записках“. Но она там меньше, чем на страничку и заканчивается словами:

Ничего иль очень мало,
Все равно — недоставало.

Это ведь не все, как я понимаю?

Я ему это и высказал. Но он только пожал плечами и сказал, что дальше не знает. По-моему, соврал.

Я спросил, нет ли у него романа под названием „Обломов“. Он был крайне удивлен, сказал, что „Обломова“ он как раз дописывает, и что, видимо, книга выйдет в начале следующего года.

И заметил, что рассказывал о своей работе только самым близким людям.

Тут уж я пожал плечами и сказал: „Ну, наверное, проговорился кто-нибудь, а кто мне сказал — не помню“.

А потом…

Я, наверное, должен перед тобой извиниться. Я с самого начала собирался это сделать, когда попросил тебя написать японские слова. Мы с Гончаровым проверили их по словарю Тумберга. Некоторых слов не хватает, некоторые немного иначе произносятся, но совпала большая часть.

Ты простишь меня за то, что я тебя проверяю, братец Медведь?

Мне кажется, я должен рассказать обо всем этом папá…

Что ты об этом думаешь?

Обнимаю тебя мысленно!

Твой братец Лис».

«Вот оно! — подумал Саша. — Работает!»

— Чему вы так мило улыбаетесь, Александр Александрович? — поинтересовался Гогель.

— У меня просто совершенно замечательный брат, — сказал Саша. — Можно мне ему написать?

— Конечно, — сказал Гогель.

«Dear, Niksa!» — начал Саша.

И продолжил на языке Шекспира:

«Прости меня за домашний арест, это я виноват.

Сказка, конечно, не вся. Там гораздо больше.

Папá пока не говори. Давай оставим это на самый крайний случай. Если меня действительно решат отправить в сумасшедший дом — скажешь. Пока пусть сам делает выводы. Это надежнее. Материалы для размышления я ему послал.

В отношении японского ты совершенно прав, тебе не за что извиняться. Ты молодец! Никогда и ничего не принимай на веру!

Оказывается, словарь есть…

Как ты насчет того, чтобы попрактиковаться в английском?

Твой верный братец Медведь».

— Это тоже секретное письмо? — поинтересовался Гогель.

— Нет, нисколько, — сказал Саша.

Протянул письмо гувернеру и стал внимательно следить за его лицом.

В шпионы Григорий Федорович явно не годился. Вся внутренняя борьба отражалась на физиономии. Было совершенно очевидно, что не понял он ничего или почти ничего. И теперь у него было две линии поведения: смириться с англоязычной перепиской или попросить писать на понятном языке.

В первом случае он мог проглядеть какое-нибудь их подростковое хулиганство, а во втором, может, и должности лишиться. Воспитатель обязан воспитанников понимать. А должность-то теплая…

Тем более, что папá с ним явно поговорил. Гогель не жаловался, но провожал подопечного даже до туалета.

— Хорошо, — сказал он. — Пусть Митька отнесет.

Никса ответил только через час.

По-английски он писал с ошибками: