Царь (СИ)

- Иоганн, а о чем вы говорили с Фридрихом, пока меня не было? - спрашивает Лиза, едва мы утолили первую страсть.

- О разных пустяках, моя прелесть.

- Держу пари, что этот пустяк - приезд вашей жены.

- Вовсе нет, с чего ты взяла?

- Ну, все вокруг знают, что он ждет этого больше чем вечного блаженства.

- Тебя это не должно волновать.

- Я беспокоюсь о дочери.

- В этом нет никакой нужды. Малышке Марте ничего не угрожает.

- А если бы у нас родился сын?

- Ну, этим и сейчас не поздно заняться, - смеюсь я и закрываю ей рот поцелуем.

Несколько позже, когда утомленная ласками Лизхен уснула, я осторожно выскальзываю из постели и торопливо одевшись, спускаюсь в зал. В нем темно и тихо, если не считать храпа Курта и моих сопровождающих. Черт бы вас побрал засони, а где же Корнилий?

- Я здесь, государь, - шепот непонятно откуда взявшегося Михальского заставляет меня вздрогнуть.

- Нам пора!

- Как прикажете, сейчас я подниму людей.

- Хорошо, только поторопись.

Через несколько минут копыта наших коней дробно стучат по бревенчатым мостовым Москвы. Улицы поменьше на ночь перекрываются рогатками, но по главным всю ночь разъезжают патрули берегущие покой столицы, и мы почти безостановочно движемся к стрелецкой слободе, лишь изредка задерживаясь у застав. Впрочем, стольника Корнилия знают все, и стоит ему показаться, как нас беспрепятственно пропускают, после чего мы скачем дальше.

Стрельцы, пропустившие кавалькаду, тишком крестятся и настороженно провожают ее взглядами.

- Куды это его ирода ночью носило? - бормочет один из них заросший черной бородой.

- По службе, видать, - нехотя отзывается второй.

- Знаем мы его службу, - не унимается чернобородый, - православных христиан на дыбу тянуть, да примучивать.

- Уймись Семен, - строго говорит ему напарник, - стольник Михальский государеву службу справляет!

- Государеву, - едва не сплевывает тот, - стоило с латинянами биться, чтобы себе на шею иноземца посадить!

- Ты чего, ополоумел? Ивана Федоровича соборно избрали за храбрость и приверженность к православной вере! К тому же, Семка, что-то я не припомню тебя в ополчении.

- Он-то может православный, - упрямо гнёт свое стрелец, - а вот жена и дети у него какой веры? Это же надо до такого бесстыдства дойти, чтобы в церквях царевича Карла поминать!

- Не твоего ума дело, - уже не так уверено возражает ему товарищ, - вот приедет царица с царевичем и примут истинную веру.

- Шесть годов не крестились, а тут вдруг окрестятся?

- Семен, - не выдерживает тот, - Христом-богом тебя молю, не веди при мне таковых разговоров! Ить это измена!

- А то что, - злобно щерится чернобородый, - сотенному донесешь?

- Не прекратишь, так и донесу!

- Ладно, не серчай, - через некоторое время примирительно говорит Семен, - я разве о своей корысти пекусь? Я за веру православную радею.

- Потому и не донес до сих пор, - вздыхает второй стрелец, - всем хорош государь Иван Федорович, да вот с женой у него неладно получилось. Только ты все же разговоры эти брось!

- Да бросил уже.

- Ну, вот и хорошо, вот и ладно!

***