Царь (СИ)

- Благословите, честные отцы, ибо грешен!

-------------------

*Наздак. - польский клевец.

Первый из подошедших, довольно старый уже иерей - здешний духовник отец Назарий, торжественно воздевает руку и осеняет своего царя двуперстием. Быть духовником в придворном монастыре непростое служение, но и Назарий человек непростой. Пока мы приветствуем друг друга, второй монах - отец Мелентий смотрит на меня со строгим видом и помалкивает. В отличие от прочих, мой духовник меня неплохо знает и потому постоянно находится настороже. Постное лицо царя-батюшки его нисколько не обманывает, но пока я ничего не отчебучил, иеромонах сохраняет поистине олимпийское спокойствие. Я тем временем интересуюсь монастырскими делами, спрашиваю всего ли довольно насельницам. Инокини, исправляющие послушание келаря и казначея, естественно отвечают, что всего у них вдоволь. Во время Смуты обитель была не единожды разграблена. Особенно постарались, как это ни странно, не поляки-католики, а вполне себе православные казаки Заруцкого. Впрочем, с той поры прошло немало времени, монастырь отстроился заново и окреп, тем паче, что высокопоставленные обитательницы, скажем так, имеют возможности.

- А где досточтимая матушка игумения?

- Али не признал, Иван Федорович? - раздается за моей спиной певучий голос.

Обернувшись, я выразительно смотрю присутствующих. Монашки тут же вспоминают о недоделанных ими делах. Отец Назарий так же находит благовидный предлог и отступает в сторону, а вот Мелентий, похоже, никуда не собирается. Ну и пусть, он наши сложные взаимоотношения знает, наверное, лучше всех. Я же внимательно смотрю на строгое и вместе с тем прекрасное лицо монахини.

- Здравствуй, Ксения Борисовна, - приветствую я дочь Годунова.

- Сколь раз тебе говорено, - вздыхает женщина, - Ольга меня теперь зовут! инокиня Ольга.

- Как скажешь... досточтимая матушка.

- Спросить чего хотел, Иван Федорович?

- Да вот, заехал узнать, каково поживаешь.

- Слава Господу все благополучно у нас.

- Уже хорошо.

- Это ты велел Авдотье девочек сюда на богомолье водить?

- Можно подумать ты дочь видеть не рада.

- Эх, Иоанн-Иоанн, ничего то ты не понимаешь. Инокиня я теперь - Христова невеста, а ты мне мир, да грехи мои забыть не даешь!

- Ты знаешь, что я про твои грехи думаю.

- Знаю. Ты что свои грехи, что чужие таковыми не считаешь. Да только Господь то все видит!

- Пусть смотрит.

- Не говори так!

- Не буду. С Марьей то говорила?

- Нет. Благословила только. Ох, змей ты искуситель, а не царь православный!

- Ну вот, снова здорово! Я думал, ты с ней поговоришь, да на путь истинный наставишь.

- Случилось чего? - встревоженно спросила Ксения.

- Да нет покуда, но может случиться. Уж больно своенравная девка растет. Пока маленькая это забавно, а вот заневестится, хлебнет горя.

- Отчего это? - закручинилась игуменья.

- Разбаловали... ну ладно, я и разбаловал. Сама знаешь мои дети далеко, а Машка рядом. Авдотья перечить и думать не смеет, а Анисим тот еще жук...

- Ты обещал ее за море увезти.

- Хоть в Стокгольме, хоть в Мекленбурге судьба у нее все равно одна - женская! Да и неспокойно в Европе скоро будет. Вон в Чехии уже заполыхало.

- А от меня чего хочешь?

- Не знаю Ксения, а только повязала нас с тобой эта девочка.

- Жалеешь, поди, что искать ее взялся?

- Нет, царевна, много есть дел, о которых жалею, а про это нет. Она мне как дочка теперь.

- Странный ты.

- Разве?

- Еще как. Роду ты высокого и престол тебе с отрочества уготован был, а ты его, как и не хотел вовсе, а потому тебе судьба, словно в наказание другой дала.

- В наказание?

- А как же, тебе ведь трон в тягость! Тебе бы коня, да ветер в лицо, да саблю в руки! Ты ведь и строишь, если чего, так смотришь, как оборонять будешь. А если ремесло или хитрость* какую заводишь, так для того чтобы рати водить способнее. Слух прошел, будто королевич Владислав войско собирает на Москву идти... а был бы поумнее он, так сидел бы дома, да не будил лиха. Потому что тебе это только и надобно и ты этого похода ждешь больше него!

- Эко ты...

- Подожди царь православный, не закончила я еще! Молод ты и собой хорош и женщины тебя любят и ты их. Да только ни одной из них ты счастливой сделать не сможешь и не потому что человек ты плохой, а просто судьба у тебя такая. И коли ты добра Марии желаешь - оставь ее в покое! Пусть растет, как растет, пусть не знает кто ее родители, лучше ей так будет.

- Отчего же лучше?

- Да оттого, что близ престола - близ смерти! Я через то, сколько горя приняла и потому единственной своей дочери такой участи не желаю. Потому и видеться с ней не хочу и забота наша с тобой ей не нужна. Уж если Господь ее до сих пор хранил, так неужели ты в гордыни своей думаешь, что лучше с тем справишься? О детях хочешь заботиться? Так о своих побеспокойся герцог-странник. Если бы ты хотел этого, так давно бы и жену сюда привез и детей и в купель их волоком затащил!

Голос царской дочери сорвался, и она замолчала, но уже скоро справилась с волнением и закончила, как ни в чем, ни бывало:

- Что еще посмотреть хочешь в обители нашей, государь?