Царь Соломон

Он — Ей:
— …Пупок твой — круглая чаша,
да не иссякнет в ней хмельной напиток нашей любви!
Твой живот плодоносный —
холмик пшеничных семян на току,
окруженный тюльпанами…
…Стан твой строен, как пальма;
Груди твои — виноградные гроздья.
Мечтаю я: взобраться бы мне на пальму,
ухватиться бы за ветви ее,
и пусть будут груди твои гроздьями винограда в моих ладонях,
яблочный аромат твоего дыхания обвеет меня!..

Она — Ему:

— …Я принадлежу возлюбленному моему, и я желанна ему…
Приди, возлюбленный мой, выйдем в поле,
проведем ночь среди киперов…
…Уже благоухают цветы смоковницы,
и у входа в шалаш наш много разных сладких плодов —
нового урожая и прошлогоднего:
все я для тебя сберегла, мой возлюбленный…

(7:3-14)

Заключительная восьмая глава как бы распадается на две части. Первая из них представляет собой поистине гениальный гимн любви:

Запечатлей меня в сердце своем, не разлучайся со мной,
как не расстаешься ты с перстнем на пальце своем;
ибо всевластна, как смерть, любовь,
жестока, как преисподняя, ревность;
стрелы любви — лучи палящие пламени все пожирающего.
Ливни не в силах загасить любовь,
И речные потоки не зальют ее.
Если бы захотел человек прибрести любовь
ценой всех богатств дома своего —
он был бы отвергнут с презрением.

(8:6–7)

Но во второй части снова возникает Соломон и промелькнувший ранее мотив виноградника, который поставили братья сторожить героиню, и затем уже в финале опять звучит любовная тема:

Подруги:
Виноградник был у Шломо в плодородной долине,
отдал он виноградник тот сторожам на откуп;
каждый приносил ему долю от выручки за
плоды —
тысячу монет серебряных.

Она — подругам:

— А мой виноградник передо мною.
Пусть получает Шломо свою тысячу, а двести — его сторожа.
Он — Ей:
— Обитающая в садах! Хотят друзья мои услышать голос твой, позволь и мне внимать ему.
Она — Ему:
— Беги ко мне, возлюбленный мой, как газель или юная лань,
по вершинам благоухающим!

(8:11–14)

Раши утверждает, что в этих строчках виноградник снова предстает как символ богатства Соломона, но героиня не завидует царю, так как ее виноградник — это ее красота, а пришедшая к ней любовь выше любых земных богатств.

Художественная мощь, поэтическая гениальность текста «Песни песней» не вызывают сомнений. Именно поэтому до сих пор ни на один язык нет равноценного перевода данного произведения, хотя в различных странах в разное время за него брались подлинно выдающиеся поэты. Чтобы читатель понял трудности, связанные с таким переводом, приведем транскрипцию лишь двух первых строк «Песни песней»:

Ш

ир хаширим ашер ле-Шломо:ишкани минешикот пи-ху…

Понятно, что необычайная красота фразы «Песни песней Шеломо»: «О, пусть он целует меня поцелуями уст своих!..» во многом связана не только с ее ритмом и содержанием, но и шестикратной аллитерацией «ш». Для того чтобы передать всю красоту этих строк, необходимо как виртуозно владеть поэтической техникой, так и обладать знанием языка оригинала. Но переводчиков, обладавших сразу двумя этими качествами, было немного. К числу их принадлежал оставшийся неизвестным русский переводчик XVI века, прекрасно ощущавший все величие текста, с которым ему пришлось работать. Любопытно, что при переводе он решил первую строку «Песни песней» дать в почти оригинальном звучании, а во второй передать ее звукопись: