Царь Успения

– У нас, в стране, таких грязных случаев не сотни, а тысячи… Пока явные воры в почёте, нельзя Человечество назвать Цивилизацией. Но, может быть, нет тут большой вины проходимцев всех мастей и… скоростей, ибо их земная программа направлена не на созидание, а на уничтожение. Без эвтаназии… никак. Человек не совершенен и здесь, в Данной Земной Субстанции, он – самый страшный и жестокий зверь.

– Тогда, может быть, «лечение смертью» тут оправдано.

– Нет тут никакого лечения смертью. Ни хрена ты не понимаешь, Толя. Чем меньше Человек проживёт здесь, что называется, на раскорячку, даже, если богат, как крёз, тем быстрее он, может быть, переберётся в более совершенный мир. Есть Миры, где Разумные Существа живут, на самом деле, в равенстве, братстве, не воюют друг с другом, не устраивают уличных драк, не убивают… Вопросы эвтаназии решают не они.

– Коммунизм, что ли?

– Нет, вторую бутылку водки пить не будем. Ты, Толя, уже заговариваешься. Причем здесь коммунизм? Не ломай себе голову над всем этим. Понимание… придёт.– Эвтаназитёр разлил оставшуюся водку по стаканам.– Ищи пока убийцу. Я уверен, ты его найдёшь. Я знаю. Я сам бы… Но у меня осталось не так много условного земного времени. Мне надо будет двигаться… дальше.

Розов кивнул головой и выпил почти полстакана залпом. У него на душе стало легко и беззаботно, и, как ни странно, он, не то, что бы свято поверил Лепину, но проникся к нему некоторой любовью и определённым уважением.

По залам краеведческого музея (его ещё называли в городе «Музей отечественной истории»), где под стеклом обзорных витрин и на стенах красовались среди других экспонатов и образцы холодного оружия – древние мечи, палаши, шпаги – ходил Розов. Он с большим и даже с нескрываемым интересом рассматривал кинжалы и секиры. Молчаливые и бесстрастные носители многих смертей безмятежно дремали в стенах музея.

В руках героя или подлеца они часто по чьему-то безжалостному приказу ставили крест на жизнях многих людей. Не важно, что время изменилось – и вчерашних героев объявили подлецами, а мерзавцев чуть ли не святыми… Суть в другом. Процесс эвтаназии на Земле, как и в России, не останавливался ни на минуту. Многочисленные Помощники Смерти, выслуживаясь перед своими начальниками и командирами, старательно уничтожали людей, объявленными врагами народа, отечества, всего человечества… Они, эти палачи и ведали, и не ведали, что творили.

Но свято верили, что они сами… не язвимы и умрут в глубочайшей старости, став от земной жизни. Но эти эвтаназитёры и не предполагали, и ныне не могут въехать в то, что над палачами всегда имеются – палачи. И эти «добрые» земные традиции пока неистребимы. Никто ведь не издевается над Человечеством – ни Господь, ни Дьявол, подвергая порой людей страшным физическим и моральным мукам, жестоким смертям. Просто Люди (самые разные существа в человеческом образе) – очень «сырой» и «низкосортный» материал. Из него, как говориться, ещё лепить и лепить. Только один Бог знает, из кого и что получится.

Вполне, возможно, что через многие тысячелетия какой-нибудь рецидивист Вася Петров на одной из самых «безжизненных» планет в созвездии Весов родится в теле Огня или Камня, вольётся в совершенно не понятную для человеческого рассудка Цивилизацию. Никто не убьёт его, и он не обидит ни какого существа, будет ни беден и ни богат, ни завистлив, ни агрессивен… Он будет таким, как все. Когда существа относительно равны в своём социальном и материальном положении, только тогда они могут стать братьями… по духу. Стать братьями «по крови» – ничего не значит. И это принесёт ему частицу Вселенского Счастья и Любви. Но это – только частица, ибо путь к Совершенству не имеет предела.

За Розовым, постоянно поправляя очки, неотступно следовала молоденькая работница музея Клара.

– Скажите, Клара Ивановна,– повернулся к ней Анатолий,– а вот сабля, которая сейчас находится в следственном комитете окружной прокуратуре, она ценная.

– Как вам сказать, Анатолий Петрович. В принципе, всё имеет свою ценность. Но если выражаться просто, то это обычная казацкая сабля середины-конца девятнадцатого столетия. Правда, удивительно хорошо сохранилась. Простая. Даже эфес ничем… ни украшен. Видите ли, таких, подобных ей, много в музеях страны и даже не в выставочных залах, а в запасниках. У нас тоже… есть. Всё ведь на всеобщее обозрение мы выставить не в состоянии. А эту саблю мы приобрели у сдатчика за относительно дешёвую цену. Не помню уже, сколько ему дали. Но не дорого… Это не в моей компетенции. Но мы обратили внимание на особое качество стали. Ржавчины практически нет. Так, кое-где, вкрапления. Она очень остра, даже время её не затупило.

– Значит, всё-таки, Клара Ивановна, она – ценная.

– Извините, Анатолий Петрович, вы ошибаетесь. Всё же, особой ценности она собой не представляет.

– Она стоит дорого потому, что этой саблей убили человека,– Розов был уверен, что после нанесённого визита Жуканова в музей эта информация уже не была тайной.