Царь Зла

Пот выступил на лбу у бедного Дьюлуфе. Судорожно сжав губы, продолжал он борьбу, двойную борьбу: с невыносимой болью и с прочностью стены, отнимавшей его последние силы.

Вдруг он радостно вскрикнул.

Железо проникло в промежуток между двумя камнями. Оно стало как бы рычагом.

— Смелей, Дьюлуфе! — прошептал узник. — Отыщи точку опоры!

И он страшным усилием налег на прут своей огромной грудью.

Камень с шумом покатился на землю.

Дьюлуфе сунул обе руки в отверстие.

Он продвинулся всего на куриный шаг! За отверстием была новая стена, как устроены все капитальные стены.

— О! Черт меня побери! Кто затеял весь этот содом? — закричал чей-то громкий, гортанный голос.

Теперь было слышно превосходно.

— Кто вы? — крикнул Дьюлуфе.

— Вот как? Вздумалось любопытничать! А кто вы?

— Я заключенный.

— Нужно полагать, что так! Я тоже! Но это еще не ответ. Дальше?

— Зачем буду я отвечать вам? Если вы не доверяете мне?

— Резонно! А зачем ты ломаешь стену, старина?

— Я хочу бежать отсюда!

— Так, славная мысль.

— Но мне знаком этот голос, — удивленно сказал Дьюлуфе. — Быть не может! Я своими ушами слышал удар топора! Не может быть, чтоб это был он! Друг! — продолжал Дьюлуфе: — Ради всего святого назови мне свое имя!

Тот громко расхохотался.

— Во-первых, признаюсь, что у меня нет ничего святого! Был у меня один приятель, так его укокошили! Теперь кончено, вздор все это! Прощай, любовь!

— Черт возьми! Назови свое имя!

— О, если только это нужно для вашего счастья, с удовольствием. Я.

И он запел:

Не могу скрыть правду я:
Нет другого, подобного мне!
Ведь лукавец большой, право, я,
Лукавец Мюфлие!

— Мюфлие! — закричал Дьюлуфе. — Само небо послало тебя!

— Небо? Это что-то новое!

— Я Дьюлуфе!

— Провались вы все! Дьюлу! Добрый малый! Здорово, старина! Как поживаешь?

Этот сильный, плавный, звучный голос принадлежал превосходному, бесподобному Мюфлие!

— Пробивай же стену, старина! — крикнул он.

Дьюлуфе не знал что и думать. В голове его вертелся вопрос: не был ли этот воскресший мертвец плодом его расстроенного воображения? В порыве отчаяния схватился он за железный прут и с новой силой принялся колотить им в стену.

Надежда вновь вернулась в его душу. Он больше не думал о своих страданиях.

Ударам железа мерно вторил звучный голос Мюфлие:

— Ломай! Ломай же! Смелей!

Отверстие все увеличивалось. Вот уже вывалился второй камень, за ним третий, сильный запах мускуса захватил дух. Наконец, огромная ручища высунулась оттуда и схватила железный прут.

— Оставь, старина, дай я немного поколочу! Мне тоже надо размяться!

И пока Дьюлуфе, задыхаясь, лежал на земле, Мюфлие все колотил в стену. Она мало-помалу обваливалась.

И вскоре силуэт Мюфлие возник в этой узкой рамке с отбитыми углами. Это был он, мохнатый, растрепанный, с целым лесом волос, в беспорядке падавших ему на глаза и смешивавшихся с усами, которые терялись в его огромной бороде.

Мюфлие-обезглавленный, Мюфлие-труп стал снова живым Мюфлие.

— Эй, Дьюлу! — крикнул он.— Давай сюда руку! Ну, что ты там делаешь на полу? Отчего же ты не двигаешься?

— Приятель, — отвечал Дьюлуфе, — у меня переломаны ноги!

— Как, переломаны? Как же так?

В нескольких словах Дьюлу рассказал Мюфлие о случившемся с ним несчастье.

Мюфлие задумчиво покачал головой.

— Ясно! Ты не сохранил равновесия. Дьюлу, ты забыл законы гимнастики! Но ведь это не все, что ты там еще делал?

Дьюлуфе колебался. Снова вспомнилась ему та глубокая привязанность, в которой он поклялся Бискару. Конечно, если бы король Волков мучил только одного Дьюлу, он, быть может, и простил бы ему. Но тут речь шла о Жаке. Надо было помешать страшному, гнусному делу.

— Это Бискар велел бросить меня сюда, сказал Дьюлуфе после непродолжительного молчания.

— Бискар! Твой приятель! Орест, по выражению древних наших учителей, Орест, для которого ты был Пиладом!

— Бискар хотел убить меня.

— Ну уж, это совсем гнусно! Ты был у него собакой, и помню я там, на суде Волков, ты жарился, как цыпленок, лишь бы только не изменить ему! Подличать между друзьями скверно! Вот видишь ли, Дьюлу, есть люди, которые не ценят меня и которые позволяли себе иногда разные неприличные выходки на мой счет, но я никогда бы не сделал этого! У меня тоже был друг.

В голосе Мюфлие слышались слезы.

— У меня был Кониглю! Бедный Кониглю! Его отправили к праотцам! Да. Да. Но никогда, ни за что на свете, я не сделал бы ему зла! Правда, я порядком поколачивал его, когда, бывало, он слишком насолит мне, но это ведь любя!

Дьюлуфе молча смотрел на этого человека, мощная фигура которого виднелась в полумраке тюрьмы. И, может быть, думалось ему, что сердце этого злодея, точно так же, как и его собственное, открыто еще добрым человеческим чувствам.

Не имея возможности самому сделать доброе дело, спасти Жака, не мог ли он доверить это Мюфлие, который был еще здоров и силен?

— Но как же остался ты в живых? — спросил он своего соседа, повинуясь внезапно промелькнувшей у него в голове мысли.