Царапины на осколках

В рассказах «русскоязычных», как их тут притесняли, как отбирали квартиры и дома, как грабили и убивали, много перебора. Дома и квартиры многие из этих людей продали – и довольно дорого. Насилия по национальному признаку в Чечне не было. Я пристально и пристрастно наблюдал эти процессы. Неочечененные жители Чечни уезжали из страха за свое будущее, а также потому, что потеряли привилегии. В догорбачевские времена они жили здесь очень неплохо. Квартира в центре города, дача, престижная и доходная работа, нечеченцам в первую очередь продавались автомобили. Чеченцам, кстати, не рекомендовалось, скорее запрещалось говорить на своем языке в общественном транспорте. Во всех районах и городах «русскоязычные» занимали ключевые посты. Конечно, сколько угодно было случаев в годы «перестройки» и потом, при Дудаеве, что у них отбирали дома и квартиры, грабили, убивали. Но это были деяния преступников, для которых национальная принадлежность жертвы не имеет значения. Чеченцев среди жертв было гораздо больше.

По улице ходит бабка Совнаби и причитает, что нет воды для скота. А у них со стариком 9 голов. Старику и ей по 80 с чем-то. Ходит Совнаби по улице и вроде бы не человек, а куча тряпок, надетых одна на другую. Откуда-то из глубины этого хлама виднеется еще одна скомканная тряпочка, которая когда-то был лицом, может быть, даже красивым. Дал ей палочку чеченской домашней колбасы, и она ушла, угнетая меня бесконечными благодарностями. Не выдержал и отнес им два ведра воды, отобрав ее у своей живности. Сказали бы бедным людям сразу, что будет война, режьте, мол, или угоняйте скотину и уходите сами. У дома Совнаби, как и у всех наших домов, металлические ворота. Они – как огромное решето – от осколочных пробоин. Ноги коров – в ранах. Одна не может встать, ее не прирезают, так как она – кожа да кости. Сайдхамзат, муж Совнаби, совсем сдал. Говорит, что «ходовая отказывает» – пытается шутить. Светлый, похож на русского мужика.

Сегодня видел Шамиля, он рассказал, что с ним было, когда он попал в облаву. Оскорбляли, говорит, страшно. Одному хотели в рот помочиться, тот не дался, и ему переломали ребра. Был с ними преподаватель из нефтяного института. Его тоже били, хотя он и доказывал, что воспитывал в студентах уважение к Советской армии. Ему отвечали: все вы одинаковые. У всех отобрали паспорта и не вернули. Держали их в холодильных камерах молкомбината. Шамиль выглядит очень плохо, слабым, больным. Недавно был стройным здоровым парнем.

Вспомнилась одна история из нашей казахстанской жизни. Был молодой казах, звали его Бектимир. Когда в его ауле появились ссыльные чеченцы, он как-то сразу сдружился с ними, очень быстро научился говорить на их языке. Чеченцы были удивлены. Я сам слышал, как он хорошо говорил. Весной во время сева он был возчиком семян. Это была очень ответственная работа, доверялась она только коммунистам или, в крайнем случае, лучшим комсомольцам. Бектимир, должно быть, был одним из них. Однажды он нагрузил телегу мешками с зерном, но поехал не в поле, а на тот край аула, где жили чеченцы. А мы тогда как раз зубами от голода лязгали. Бектимир собрал «весь мир голодных» и все зерно им раздал, приговаривая: берите, берите, коммунизм пришел. Его арестовали. На суде он вел себя смело, на вопрос, почему раздал зерно, ответил: я – строитель коммунизма. Память о Бектимире у нас передается из поколения в поколение. Когда кто-нибудь вдруг проявляет необыкновенную щедрость, его спрашивают: Бектимиром, что ли, стал. Когда его посадили, наше устное творчество сразу выдало частушку: «То, что обещал Ленин, привез Бектимир на своей телеге, и один день нам все же удалось пожить при коммунизме.» На чеченском языке частушка звучала складно.

Странно, что кто-то откуда-то может шутя, спьяна, сдуру швырнуть снаряд, и тебя, сидящего у печки с тетрадкой или под коровой с подойником, может разнести в клочья. В нашу сторону не стреляют уже дня два. И вдруг час назад – бах, и накрыло времянку Мусы, живущего недалеко от меня. Бабахнуло – и тишина, больше никаких выстрелов.

В ссылке в Казахстане мы варили себе пшеницу – молоть ее было негде. Варю и сейчас. Вкусно и сытно. Помню, ее и жарили. Деликатесом считалась жареная на масле.