Цареградский оборотень. Книга первая

Лес, между тем, делался все гуще и темнее. Становилось не до оглядок — княжич то и дело пригибался, оберегая от веток голову. Дорога, сужаясь, пошла под уклон, а ветви над ней смыкались и сплетались все плотнее. Княжич заметил, что дальше по дороге густые и толстые ветви застелены поверху длинными лагами. Может, и не достаточно крепки выходили у Переславичей их кремники, а только того, чтобы замостить дорогу верхом, по деревьям, еще никому из иных родов в головы не приходило.

В самом деле, год от года старые родовые дороги казались Переславичам все уже. Плодились Переславичи и все теснее на своих дорогах толпились, не давая друг другу проходу. Рубить лес по сторонам и расширять пути они опасались: врагу будет легче пройти к граду и селищам, ведь на широкой и прямой дороге в лесу конец виден от самого начала, а до начала от конца и вовсе рукой подать. На зверя тоже стало бы труднее охотиться, потому что, чем шире человечья дорога, тем зверь глубже отступает-хоронится от нее в лес.

Молодые вятичи-Переславичи живо забрались на верхнюю тропу, как на полати, и пошли над головой северца, скрипя лагами-половицами и роняя на нижних мелкую труху, шишки и щепки, а то и весело притопывая, чтобы больше старым на головы сыпалось.

Вскоре посветлело впереди, между деревьев. Звон стоял там, в просветах, такой, будто вятичи у себя не просто жили чинной по осени и неторопливой лесной жизнью, а беспрестанно роились несметной пчелиной тучей. Северского княжича стала брать оторопь, но он старался не подавать виду.

Лес начал редеть, и воинство во главе с ним — новым князем, призванным из иного племени, из-за чужих межей, — вышло к подножию широкого холма, напоминавшего муравейник, разворошенный злым великаном безо всякой жалости к мелким, но трудолюбивым тварям.

Княжич посмотрел наверх и удивился куда сильнее, чем уже успел поудивляться с начала дня.

Все сторожевые башни уже не стояли, подпирая, если не сами небеса, так хоть вороньи животы, а лежали вкруг холма, по его склону — разобранные и рассыпанные. В тыне уже не хватало многих бревен, как зубов во рту не на того напавшего забияки, а оставшиеся покосились кто куда. Крепко стояли на холме только шум, треск и грохот разрушения.

Бревна одно за другим продолжали валиться и скатываться вниз. Княжич поначалу подумал, уж не Брога ли часом добрался до вятского града, ища, куда бы ему девать в нелегкий день остаток своих сил и тайного умения. Но Броги нигде видно не было, а сами вятские люди — смерды и холопы — дружно разбирали-разносили в стороны свой кремник и все дома, еще поутру державшиеся под его защитой. Одни, приноровившись, весело корчевали тын друг навстречу другу, разомкнув его на два конца. Иные, уже не только успев смахнуть с домов кровельный дерн, но — и сами кровли, скатывали вниз матицы и в охотку разбирали стены княжьих хором, поднимавшиеся всего на три пальца-венца поверх земли, а на тринадесять венцов уходившие вглубь земли. Третьи — вот уж диво! — начинали распахивать на холме освободившиеся земли, будто вятичам надоело палить леса под новые посевы и они решились развести-распахать и засеять новое поле на месте своего кремника.

«Чую, нелегкое предстоит княженье тут на пустыре-бурьяне, — с опаской рассудил про себя северский княжич. — Уж не краду ли они для меня этакую, никем не виданную затевают?»

Конь фыркнул и прянул ушами, заслышав хребтом сквозь седло не простой, а смертный страх Стимара.

Бывший вятский князь Переславич, даже не глянув на северца, расслышал его опаску в звоне висевших на нем бубенцов, ибо звон сразу начал отдавать горчиной. Тогда седой вятич снова обнадежил приемного князя:

— Не страшись, Туров, нас, Переславичей. Не угорели мы рассудком у наших печей. А только порешили по-своему: новому князю — новый кремник должно срубить впору.

Вернувшиеся из похода воины в баню не свернули, а сразу добавили оставшиеся у них от похода на радимичей силы к той жилистой и костистой людской буре, что весело гуляла по граду вдоль и поперек. Видно было, что Переславичи твердо намерены до заката не только разнести по бревнышку свой старый кремник, но и успеть возвести новый.

Вся великая вятская рать, тянувшаяся низом и верхом за северским княжичем, смешалась, рассеялась и растеклась по холму, помогая своим равнять град с землею.

Только сам седой князь Переславич продолжал вести под уздцы своего коня, что был теперь оседлан вместо него призванным на княжение северцем.

Переславич вел коня по прямой дороге на вершину холма, а Стимар уже видел внутренним взором, как на той вершине растут-поднимаются белокаменные стены будущего храма.

Седой Переславич, между тем, покрикивал на самых рьяных в деле разрушения, чтобы они ненароком не раздавили бревном добытого в походе, в бою и в лесной ловле нового князя.

Дворца, какого захотел Стимар, на холме еще не было, храма — и подавно, но зато на самой вершине холма виднелся еще отдельный — круглый и маленький — холм, опаханный вокруг дюжиной новых борозд.