Цареградский оборотень. Книга первая

С той поры Туровы стали рубить свои дома-избы выскими, с горницами, под стать стенам и вежам. Гладели Туровы из них на все прочие северские роды сверху вниз и гордо топали по крепким, сухим половицам. Стыдно стало строиться ниже и проще, да и княжью руку прогневать страшились.

Кольцо святилища Даждьбожьего лежало на опушке леса. От самого града — в трех сотнях молодых шагов и в шести сотнях старых. Жрец Богит опасался, что не успеет выпрясть из ветхих волокон своего дыхания такой крепкий заговор, которым можно опоясать град и надежно оберечь его от взгляда княжича Стимара, третьего сына князя-воеводы Хорога. Вот-вот весь град Турова рода мог сгореть дотла в его пристальном взгляде.

Перед вратами Дажьбожьего круга стояли двое близнецов, младших Туровых, рожденных князем от второй жены семь весен тому назад. Теперь они жили при старом жреце и помогали ему передвигаться по земле, как два живых, легких посоха, а вернее, как два бычьих пузыря на воде. Сам Богит полагал, что, не опираясь на их плечи, уже на десятом шаге опустится в землю по колено, на сороковом — по пояс, а на сорок первом — по самую шапку. Так был он древен годами.

Близнецы смотрели на старика и жались друг к другу. Им стало страшно, когда Богит вдруг замер, так и не сойдя с самого края священной земли, закрыл глаза и обратился весь в безмолвного идола. А к деревянным идолам старшие еще запрещали близнецам подходить близко.

Малые увидели, как на белых ризах жрецах зашевелился узор, замерцал вышитый на них круг Солнца, завертелся, и через край-порог священной земли потекла им прямо под ноги полотняная река. Они едва успели расступиться перед ней, а река-дорога устремилась к граду, в одно мгновение достигла его и окружила непреодолимой защитой.

— Пришел брат ваш, Туров, — раздался над близнецами глас жреца Богита. — Настал час встретить его.

— Где же наш брат? — изумились близнецы. — Где будем встречать его?

— С четырех сторон… — сумрачно и непонятно отвечал старый жрец. — С четырех сторон… Торопитесь. Обегите кругом града и тогда увидите своего брата. Зовите свет Дажьбожий, как я учил вас, просите Даждьбога показать вам брата вашего — и увидите.

И младшие Туровы побежали к граду по полотняной дороге, призывая себе на помощь свет Даждьбожий. И как только они обежали вокруг всего града, так сразу растаяла у них под ногами белая дорога. Однако своего брата они так и не увидели.

Тем часом княжич Стимар стоял на западной стороне от града, на краю высокого берега, откуда были видны все вежи, все прясла кремника и почти все дома.

Стимар перебирал глазами каждую вежу, каждый сруб, как перебирал когда-то те вещицы, что по осени отец привозил из своих походов на Поле.

В те лета и зимы, когда Туровы братья еще резвились, как щенята, и их еще не подпускали к Дому Воинов, к святилищам и погосту, все их медвежьи охоты, походы на далеких и грозных врагов, и великое, опасное Поле — все умещалось здесь, на двух пядях земли, среди плетней, амбарных закоулков и крохотных двориков, усеянных овечьим пометом..

У отца были настоящие дороги, настоящие враги и настоящее Поле. Но теперь среди Туровых его сын Стимар, третий, младший княжич, уже владел самой долгой дорогой из всех в ту пору ведомых северцам дорог. Он прошел ее в оба конца и обрел мудрость, не доступную его отцу, храброму князю-воеводе. Увидев свой град по прошествии девяти лет и зим, проведенных в золотой клетке, княжич вернулся и прозрел уже издали, что и сам град Туров не велик да и Поле вовсе не так велико, как казалось когда-то не только малым, но и старшим.

Княжич посмотрел издали на град Туров и захотел построить свой град, уже ведая, что сможет обойтись без вещей руки прародителя Тура.

«Дерево горит. Дерево истлеет и уйдет в землю, — думал Стимар, невольно следя за двумя малыми, которые бежали во весь дух вдоль стены кремника. — Как листва осенью. Теперь я знаю. Я привезу сюда камень. Белый, как свет. Я возведу новые стены, которые не сгорят никогда. Царьград старше моего рода и старше всех исконных родов северского племени. Я привезу сюда искусных мастеров-каменщиков. Будут мостовые, как в Царьграде. А вокруг до самого леса выложу по земле мозаики. Станут дивиться сами ромеи. Я возведу храм. Такой, что будет выше даже Софии Премудрой[46]. Пусть весь град уместится в моем храме. Я привезу сюда отца Адриана. Он станет епископом для моего рода. Я попрошу за него василевса. Так будет. И тогда меня благословит стать василевсом сам апостол Андрей[47].»

— Княжич! С кем ты говоришь? С сонными мухами? — донесся сзади веселый голос слобожанина, без опаски оставившего за чужими межами всю поклажу своих обережных заговоров и пришедшего за княжичем налегке.

«Не хватит нынче твоего разумения, Брога», — усмехнулся мудрый княжич.

Тогда старый жрец очнулся и наконец переступил через кольцо святилища, поняв, что наделенного опасной мудростью последыша придется встречать ему самому.

— Здороваюсь с градом, — вслух ответил через плечо Стимар.