Цареградский оборотень

Как и полагается всякой дороге, убегающей от взгляда к окоему земли, эта, белая полотняная дорога, между ногами невесты тоже сужалась, но куда быстрее обычной, и сходилась не к окоему земли, а к самому лону.

Княжич задохнулся от желания. Ему одинаково сильно, нестерпимо сильно захотелось, как войти в лоно, так и выйти из него с первым вздохом -- то, чего он, последыш, был лишен с самого рождения.

Он отстранился от ложа и, нагнувшись, стал сам управляться с сапогами. Его голова оказалась как раз на высоте лона, и тогда он, не выдержав, распрямился и вздохнул в полную грудь.

А вдохнул он смех невесты, такой же беспредельный, как дыхание ее матери, и почувствовал, что его плен и запертый кремник радимичей ему больше не помеха. Выгнутое лезвие в руке старого Богита уже коснулось извне его плена.

-- Разве добрый путник снимает сапоги в дорогу? -- посмеялась над ним невеста Исет.

Тогда Стимар поднялся на ложе с западной стороны и только распустил свой пояс.

-- Теперь не спеши,-- уже забыв о своем смехе, предупредила жениха Исет.-- Только в плохом сне дороги всегда короче, чем кажутся.

Княжич, повинуясь, двинулся по белой дороге, как по тонкому льду.

Исет же судорожно вдохнула западный ветер -- вздохнула гораздо раньше, чем жених вошел своей плотью в ее лоно.

И Стимар тоже почувствовал, что вошел в ее лоно гораздо раньше, чем прикоснулся к ее телу.

-- Не оглядывайся! -- услышал он голос Исет.

Он двинулся вперед еще на полшага, и тогда его уже всего целиком охватило жаркое, ласково толкающее тепло -- то тепло, которого он был лишен на всю жизнь в миг своего рождения.

Княжич невольно опустил взгляд и с изумлением посмотрел на белую дорогу и на свою плоть, не веря, что дорога уже кончилась, а его плоть еще не достигла цели.

-- Не оглядывайся! -- донеслось эхо, но опоздало.

Дорога стала короче, чем казалась, и Стимар уже не смог увернуться с нее от копья наслаждения. Копье-вихрь вонзилось ему в крестец, пронизало весь хребет и задрожало острием в его темени.

В тот же миг и семя княжича горячим копьем вырвалось из его плоти и не попало в лоно, а, потеряв силу, упало сверху на чрево Исет и застыло на нем блестящим рубцом, будто ее чрево некогда тоже разверзалось священным ножом, а потом оно легко, как две зари в самую короткую летнюю ночь, срослось вновь.

Княжич в единый миг весь ослабел, и сил у него осталось только удержаться, чтобы не упасть на свою невиданную невесту, как падает на землю сраженный ударом воин.

-- Ты оглянулся,-- без сожаления сказала Исет, не прикасаясь к своему чреву. -- Не кручинься. Отдохни. До заката еще также далеко, как до минувшей ночи. Только тот, кто имеет две тени, может войти в одну реку дважды. Отдохни, княжич.

Стимар посмотрел за межу, отбрасываемую на солнце мечом идола, и хотел было лечь рядом с невестой, но лечь за той межой. Однако Исет быстро сжала его бока своими коленями и удержала над собой. Она сказала:

-- Ложись на меня, княжич. Быстрее вернется сила. Перун-бог все видит и слышит. И тень его меча еще не стала короче лезвия. Ложись на меня и услышишь, когда я не говорю.

Даже тот, рассудительный второй, державший при себе, как мытарь, всю собранную ромейскую мудрость, не мог сразу разгадать слова Исет и посоветовал Стимару повиноваться невесте, уж во всем соблюдая “обратный чин”.

Вроде осторожного зверя, подходящего все ближе к приманке, княжич двинулся дальше и заметил, что девушке стало тяжелее дышать. А еще он заметил, как ее рубашка смялась и груди уплощились. Он уразумел, что девушка наперед чувствует своим телом его собственный вес. Тогда он поскорее закрыл глаза и, только закрыл, как весь провалился в ее прохладный шепот.

Он чувствовал дыхание Исет своей спиной, как корабль -- попутный ветер в парусе. А ее тело казалось ему текучим и ускользающим сразу на четыре стороны света потоком. Так же было с княжичем давно, по дороге через море в Царьград, в первые мгновения после окончания бури и его пробуждения в темной, сырой каморке, уже пронизанной чистотой нового утра.

-- Не бойся меча,-- шептала Исет.-- Как только его тень станет короче лезвия, его удар не сможет повредить.

Стимар осторожно вздохнул, торопясь задать вопрос.

Серебряные подвески на правом виске невесты зашелестели раньше, чем их коснулся порыв его дыхания.

-- Что мне делать? - поспешил спросить Стимар, не успев дослушать ее слова; он опасался, что иначе не догонит разумом ее новое веление.

-- Посмотри, княжич,-- сказала Исет, ведь второй вопрос княжича уже нагонял первый:

-- Можно я посмотрю в твои глаза?

Он приподнял голову. Глаза Исет оказались и темны, как первая зимняя ночь, и ясны-прозрачны до звезд на дне. Стимар видел, что никакая тень, даже -- ястребиная, не смогла бы пасть на такую глубину.  На самом дне он приметил два ярких золотых кружка, две ромейских монеты. На тех монетах было написано имя последнего ромейского василевса: на левой -- правильно, а на правой -- задом наперед.