Цареградский оборотень

-- Света еще много, на нынешний день хватит,-- сурово изрек он.-- Видно, что многой мудрости ты набрался в Царьграде -- по самое темя,-- добавил князь, сводя брови и пристальней вглядываясь в своего третьего сына.-- Мудрость -- как вода на мерзлой реке. Долго лунку бить, коли лед до самого дна и во льду уже сомы застыли. Так и глаза твои ныне. Долго в них лунку бить надо, чтобы до живой воды добраться. Такова ромейская мудрость.

-- Зачем же меня ромеям отдавал, отец? -- вопросил княжич.

-- Много мудрости в тебе, да только нашей, северской, покамест не хватает,--  усмехнулся в серебряные усы князь-воевода.-- Кроме того льда не будет у северцев обороны от ромейской мудрости. Провижу далеко. Дальше старого Богита. Он не доходил до тех пределов-межей, за которые переступал я. Вот за старого Богита да за то, что тебя хуже, чем убить -- прибрать к своей силе инородцы обманом хотели,-- за то они виру положат ту, что им сам назначу. Станешь князем в свой черед -- будешь виру свою назначать. А ныне пока мойдень не кончился.

-- Верно. Твой день, отец,-- кивнул-поклонился князю Стимар,-- а мой еще не наступил. Мудрости мне одной теперь хватает -- помнить, что по первой дороге отправил ты меня против моей воли, а вторую дорогу на Царьград должен от наших межей проложить ныне я сам, по своей воле. Должен я вернуться в Царьград и очистить свою кровь там, где ее испортили. Старый Богит рек правду и опасался не зря. Нет пока на нашей земле такого крепкого слова, чтобы очистить им кровь.

Князь Хорог нахмурился тучей бровей, заглянул сначала на самое дно глаз своего сына, а потом, легко приподняв и переставив его в сторону, точно колоду, пригляделся к его тени, что по последним, самым низким лучам Солнца тянулась с холма до самого леса.

-- Видал я всяких волков. И серых, и дымом темнее,-- сказал князь.-- И о четырех ногах, и о двух. Видал, как ходят они -- и стаей, и бирюком в одиночку. Знаю, чем пахнет их след. Кровью, свернувшейся, как молоко. Знаю, как тянут они свою тропу. Как огонь по сухой траве. Никогда прямо по ветру. Всегда наискосок. Всегда чуть стороною. Я знаю, чем пахнет их шерсть. Золой чертополоха... Я не был в граде после. Спешил тебя выручать. Здесь, за нашими межами, скажи мне, кто первый назвал тебя волкодлаком, Стимар? То был старый Богит? Скажи, сын Стимар.

Степной ветер еще гулял, как волк-бирюк, в седой бороде князя-воеводы, хищно подвывая. В его глазах еще тлели головни далеких замежных костров. Родной град был для него еще так же далек, как и оставшееся за следами копыт безродное Поле.

Сын князя-воеводы тяжело вздохнул.

-- В Царьграде у меня было иное имя,-- сказал  он.

-- Оно осталось за Полем,-- твердо сказал князь Хорог.-- Ответь.

Княжич ответил:

-- Нет, отец. То был не Богит. Не помню кто.

-- Лжешь по-ромейски, сын,-- усмехнулся Хорог.-- Пригодится после, когда станешь князем. Ныне ответь.

Ромейский лед треснул в глазах княжича.

-- Отвечу, когда очистишься сам, отец, как и положено тебе и твоей рати после Поля,-- отвечал он так, будто каждым своим словом принялся со всего маху бить по льду того замершего девять лет назад речного омута.-- Отвечу, когда очищусь сам. Ты не видишь волкодлака, потому что слишком долго сам ходил по Полю наискось и стороною, как вольный огонь. Как волк. Потому и не узришь ты отличия между нами, пока не очистишься и не войдешь в род как первый от рода....-- Княжич запнулся на миг и выронил последние, самые тяжкие слова: -- ...а не бирюк, которому Поле роднее дома.

Затих приблудный ветер в бороде князя-воеводы. Погасли дальние огни в его глазах. Конь его фыркнул и отошел боком в сторону.

Замер князь-воевода перед своим сыном, как деревянный столп Перуна-бога. Даже показалось Стимару, что легла вниз по лбу и щеке отца глубокая трещина древности.

Сам собой, от своей бесполезной в те мгновения тяжести опустились вниз руки князя-воеводы. Правая легла было на рукоятку меча, но не удержалась и соскользнула прочь.

-- Ведал я,-- тише потерявшегося в бороде степного ветра прошептал князь-воевода,-- позже братьев уродился ты на свет, да раньше них уродился ты в князья. Ведал, опередишь братьев своих. Ныне княжь, пока я из лесу на град не выйду!

Хорог кликнул своего коня, сел в седло, словно отяжелев вдвое. Конь на миг припал, изумившись двойной тяжести и с трудом вырвал копыта из распаханной обильной земли.

-- Княжь ныне, откуда хочешь! -- крикнул отец Стимару с высоты заката уже в полный голос.-- Хоть от наших межей, хоть от вятского града! Даю тебе волю, сын! Зачинай!

Он тронул коня, отступая от сына прочь. У Стимара защемило сердце, и он не сдержался вновь:

-- Отец, теперь ты ответь мне! Где Уврат?

-- Он тоже вольный! -- бросил отец через левое плечо слова, которые были ему уже не нужны.-- И своей дорогой замежной хочет хвалиться, как ты. Одна беда -- без мудрости, какую ты уж обрел, да вторая беда -- что без власти, какую ты еще обретешь по моему слову. А слово мое крепко... В бродниках ныне брат твой. Храбрый, говорят!