То, что Франко терял интерес к политике, проявилось самым пугающим образом во время кризиса в Марокко в ноябре 1957 года. Каудильо крайне неохотно реагировал на многочисленные донесения об антииспанской деятельности в Ифни, одном из немногих оставшихся у его страны пограничных аванпостов на атлантическом побережье в северной Африке. Когда все это завершилось вторжением марокканских партизан, он поспешно отдал приказ о переброске испанских частей в Африку по воздуху, на устаревших немецких самолетах. Но поскольку возмущенные генералы без колебаний указали ему, что эта акция запоздала, Франко пришлось с позором пойти на вынужденное мирное соглашение в июне 1958 года. Это оказалось последним гвоздем, вбитым в гроб, в котором упокоились его великие имперские грезы. Травмированный каудильо едва смог собраться с силами, чтобы осудить новую волну забастовок на угольных шахтах в Астурии и Каталонии, упрямо виня во всем иностранных агитаторов и леность рабочих.
Эти симптомы политического упадка все же не заставили его сконцентрироваться на мысли о преемнике. Гитлер в минуту искреннего самоанализа пожаловался: если отказаться от власти, «на меня тут же перестанут обращать внимание. Все побегут за моим преемником». Вот и Франко очень не хотел назначать своего наследника. Он отлично понимал, что люди обхаживали его ради власти, а не из дружеских чувств. Каудильо был очень обеспокоен тем, что, стоит ему назначить преемника, самого Франко тут же попытаются убрать. Проницательный Лопес Родо должен был действовать крайне осторожно, когда под руководством Карреро Бланко он сформулировал набросок проекта Закона о наследовании, который Франко обнародовал в кортесах 17 мая 1958 года. Включенный в «Органический Закон государства», Декларацию основных принципов «Движения», он создавал законодательные рамки для восстановления католической монархии с Франко в качестве главы государства, которому помогает премьер-министр (вновь созданный пост). В законе нет упоминания о фаланге, но он задуман таким образом, чтобы обеспечить выживание обрисованного в общих чертах «Национального движения» и сохранить франкизм после смерти каудильо. 6 июня 1958 года начальником генерального штаба назначили очень больного Муньоса Грандеса, который должен был стать регентом в случае, если Франко умрет до завершения конституционного процесса. Напуганный всеми этими дискуссиями на темы его неминуемой смерти, каудильо отправился на рыбалку в Астурию, где полностью отдался ловле лосося и форели, что, как он заявил Пакону, «для него лучший отдых от всех трудов и забот».
Однако все его успехи на рыбалке и охоте не могли затушевать тот факт, что крах испанской экономики, взлетевшая до небес инфляция и растущее недовольство рабочего класса оказывали значительное давление на режим. К тому же восшествие на престол в Ватикане либерального папы Иоанна XXIII серьезно затронуло профранкистскую позицию церкви. Как всегда, каудильо во всем винил дона Хуана. В своем особенно бессвязном обращении к народу в конце года Франко сложный экономический анализ, представленный его министрами, щедро разбавил раздраженными диатрибами против «легкомыслия, отсутствия предусмотрительности, расхлябанности, неуклюжести и слепоты бурбонской монархии». Распалившись, он заявил даже, что любой, кто выступает против его режима, страдает «личным эгоизмом и дебильностью». В эту категорию попадало все большее число людей, причем многие прежние сторонники режима начинали выражать беспокойство о будущем страны. Недовольные монархисты вступали в «Испанский союз», чтобы поддержать «народную» монархию, а не монархию, навязанную диктатурой. А триста тридцать девять баскских священников направили письмо испанским епископам, в котором подвергались критике «отсутствие свободы мнений и ассоциаций, методы, используемые полицией, государственный контроль, доктрина о непогрешимости Вождя, слепой конформизм и система официальных профсоюзов». Это был сокрушительный обвинительный акт режиму. Даже церковные иерархи начинали понимать, что, возможно, им следовало бы предусмотрительно дистанцироваться от первоначальной позиции рупора деспотичной диктатуры еще до смерти Франко.