Цареубийство 11 марта 1801 года

Записки его были переведены и напечатаны в «Русской старине» 1887 года, но с исключением последней (пятой) главы, где рассказывается смерть Павла. Подробности этого события Гейкинг слышал от участников и современников, так как через несколько дней по кончине Павла приехал в Петербург хлопотать о пенсии, в которой ему было отказано государем при его увольнении.

Желая объяснить непостижимый образ действий, которого наш бедный государь придерживался в течение нескольких месяцев, пожалуй, немудрено даже соблазниться учением Мани[125] и признать его справедливым. Добро и зло чередовались, сменяя друг друга в продолжение какого-нибудь часа; доброта и варварство диктовали ему в один и тот же день приказы, в принципе как нельзя более противоречащие один другому. Не успеешь, бывало, похвалить какое-нибудь мудрое и справедливое мероприятие, как приходит весть, что всё, заслуживающее ваше одобрение, уже разрушено.

Чтобы разгадать эту загадку, я предлагаю здесь читателю свою гипотезу; он может отвергнуть её, если ему удастся найти другую, более соответствующую характеру Павла. По моему мнению, всякий его добрый поступок совершался под влиянием сердечной теплоты и первого непосредственного чувства, тогда как всё, отмеченное печатью жестокости, внушалось ему косвенным образом извне и было прежде всего порождением зависти, ненависти и желания выставить напоказ живейшую заботливость о его личности окружающих; затем, этим же путём стремились ускорить кризис, необходимость которого становилось всё неизбежнее. И действительно, в силу своего коварства и своей пронырливости, интриганы не видели другого средства для своего спасения, как совершение нового преступления.

Но обратимся к фактической стороне дела. Поверхностные наблюдатели были в восторге, видя, что такие люди, как Румянцев и Державин, появились опять в совете, что Нелидинский из ссылки возвратился в Сенат и что офицеры начали массами занимать опять свои прежние места. Но перемена эта осуществилась со слишком большой поспешностью и охватила без всякого разбора чересчур большое число лиц. Всякому мыслящему человеку невольно должен был напрашиваться вопрос: в чём же заключается тайная цель такой удивительной меры?

И действительно, как согласовать неразумную смелость, проявившуюся в том, что государь окружил себя недовольными людьми, с миллионом мелочных мероприятий, свидетельствующих о его страхе и душевной тревоге? Как могло случиться, что Павел угрожал Англии неизбежной войной, что он конфисковал имущество англичан, которые, по его мнению, составили против него заговор, и в то же время взял себе в кухарки англичанку, жившую с его разрешения почти рядом с ним? Если все эти адские комбинации и не привели к желанному результату, то они тем не менее указывают на постоянство, с которым преследовался план, и объясняют (до некоторой степени) не поддающееся определению поведение императора.

Значение Кутайсова — этого столь необходимого враждебной коалиции человека — возрастало с каждым днём; то же следует сказать и о Палене. Общество видело с негодованием прежнего камердинера в звании обер-шталмейстера высочайшего двора и кавалера ордена Андрея Первозванного. Любовница его (Кутайсова), актриса Шевалье, окончательно подчинила его своему влиянию и властно повелевала им. Она не замедлила открыто заняться торговлей чинов, должностей и имений. Весьма вероятно, что, благодаря её интригам, г-же

Курвильон удалось добиться изгнания (из России) Людовика XVIII. Так как она покровительствовала французской системе, то английская партия держалась в стороне, но возможно, что она не бездействовала.

В то время Павел был занят исключительно отделкой своего Михайловского замка. При постройке его работы беспрерывно производились — день и ночь. Стены ещё были пропитаны такой сыростью, что с них всюду лила вода; тем не менее они были уже покрыты великолепными обоями. Врачи попытались было убедить императора не поселяться в новом замке; но он обращался с ними, как со слабоумными, — и они пришли к заключению, что там можно жить. Здание это прежде всего должно было послужить монарху убежищем в случае попытки осуществить государственный переворот. Канавы, подъёмные мосты и целый лабиринт коридоров, в котором было трудно ориентироваться, по-видимому, делали всякое подобное предприятие невозможным. Впрочем, Павел верил, что он находится под непосредственным покровительством архангела Михаила, во имя которого были построены как церковь, так и сам замок.

Императрица схватила в сырых покоях лихорадку, но не стала жаловаться на это; а как великий князь Александр, так и весь двор страдали сильным ревматизмом. Один лишь Павел был здоров и чувствовал себя хорошо, посвящая всё своё время исключительно убранству этого здания, не предчувствуя при этом, что он украшает свою могилу.