Цареубийцы

Второй раз — это было в начале войны в Минске, через который Государь проезжал, направляясь в Ставку. Я в те времена не был совсем уже «в низах». Издавал газету «Северо-Западная Жизнь» и получил билет в собор, где в присутствии Государя служилась обедня. Обедня прошла не столь молитвенно, сколько торжественно, и после неё Государь прикладывался к иконам. Перед одной из них Он стал на колени — и на подмётке Его сапога я увидал крупную и совершенно ясно заметную заплату.

Заплата — совсем не вязалась с представлением о Русском Царе. Проходили годы, и она, оставаясь для меня некиим символом, стала всё-таки казаться плодом моего воображения. Только в прошлой году, в Софии, я в разговоре с о. Г. Шавельским, который хорошо знал Царскую Семью, вопросительно упомянул об этой заплате: была ли она возможна? Она оказалась возможной. О. Георгий рассказал мне несколько немного смешных и очень трогательных анекдотов о том, например, как Наследник донашивал платья своих старших сестёр.

Эта заплата стала некиим символом — символом большой личной скромности. И с другой стороны — большой личной трагедии. Царская Семья жила дружно и скромно: по терминологии тогдашних сумасшедших огарочно-санинских времён — это называлось мещанством. Та группа («первая группа» — по терминологии «Царского Вестника»), которая уже по социальному своему происхождению стояла выше всякого «мещанства», пускала слухи о распутинских оргиях в Царском Дворце — вот та самая «первая группа», которая ныне официально простила первой советской партии убийство Царской Семьи и столь же официально возглавляет вторую советскую партию. Так, как будто обе советские партии только и были озабочены: первая — чтобы расчистить путь этой «группе» и вторая — чтобы привести её к власти… Что же касается Распутина — то его ещё нужно очистить и от великосветских сплетен и от холливудского налёта. Тогда, кроме кутежей и женолюбия, ничего предосудительного и не останется. Но это — его частное дело. «Первая группа» тоже не отличалась ни трезвостью, ни целомудрием. Пётр Первый не лез в трезвенники, а Екатерина Вторая не жила по уставам институтов благородных девиц. Что обоим не помешало заслужить имя «великих». Частная жизнь — кому какое дело?

Но в данном случае «частная жизнь» была не только вывернута наизнанку, не только заляпана грязью, «инсинуациями самого грязного свойства», но и в этом виде «доведена до сознания народных масс». Можно сказать, что Её Величество Сплетня одолела Его Величество Царя. Царь — заплатил своей жизнью. Россия заплатила двадцатью годами тягчайших страданий — но сплетня продолжает своё победное шествие. По крайней мере — по нашему зарубежью… Меняются объекты и приёмы, но сама она остаётся вечно девственной и юной.

В подсоветской России сплетня как-то повывелась. Может быть, потому что не до неё. Страданиями двадцати лет выжжена сплетня и о Царской Семье. В сознании подсоветских масс — в особенности, крестьянства — образ Николая Второго сконструировался совсем не в том аспекте, которого ожидали убийцы. Не Николай Кровавый, не Николай Последний, а Царь-Мученик, заплативший жизнь за свою верность России, за верность тому слову, которое Он дал от имени России и проданный своим «средостением». О жизни и о гибели Государя ходит масса слухов — в большинстве случаев совершенно апокрифических, создаются легенды, путей которых никто проследить не в состоянии. И именем Государя как бы возглавляется тот многомиллионный синодик мучеников за землю русскую, к которому каждый день сталинской власти вписывает новые имена. Для монархической идеи нет оружия более сильного, чем легенды и мученический венец. Призрак Царя Мученика бродит по России, и он тем более страшен для власть имущих — что его ни в какой подвал не затащишь.

•