Царев город

Сразу же после завтрака Илья принялся ладить соху и борону, а Ешка стал собираться в дальнюю дорогу. Кузнец углубился в лес, чтобы вырубить для сохи оглобли, и вскорости возвратился встревоженный.

— Едучи к Топкаю, осторожен будь, отче.

— Пошто?

— Видел я, на том берегу по дороге проскакали воины. Сотни полторы, не меньше. Не ради ли тебя они туда скачут? Может, про царский указ пронюхали?

— Ладно. Оберегусь.

До Кокшаги Ешка добирался весь день. Дорога на Топкаев илем была потоптана множеством копыт, и потому ехать пришлось малыми дорогами и тропинками. К реке подъехал, когда было совсем темно. На трм берегу стлался дым, на холме мерцали огни, это, видимо, догорали запаленные жилища черемис. Около пепелищ бродили люди, выли собаки, где-то в темноте звучал надсадный женский плач. На мостовую переправу Ешка не поехал, он привязал копя в кустарнике, нашел лодчонку, тихо перебрался через воду. Крадучись, обошел илем вкруговую, выбрался к избе кузнеца, которая стояла на отшибе. Опасаясь засады, он долго прислушивался, стоя за деревом. В избе было темно, окна не светились. Было тихо. Ешка хотел было рискнуть и подойти к двери, но тут кто-то сзади положил руку на плечо. Он вздрогнул, отскочил, увидел Кочая. Старик взял, его за руку и молча повел в лес.

— Я тут ждал тебя, — тихо сказал Кочай, когда они отошли в густой ельник. — Мы знали, что ты придешь, а в избе засада есть.

— Кто?

— Турни. Помнишь, я тебе говорил. Все было, как в

сказке. Налетела нечистая сила, кудо паши разграблены, некоторые сожжены. Трех человек убили, многих в схватке поранили. Топкая били, чуть живой дома лежит. Многих девок наших попортили, мужиков всех собрали, с собой увели. Большая беда у нас. Коришку и Айвику заложниками взяли. Сказали: если хоть еще один русский тут

появится, им не жить. Тебя искали, сейчас в избе три ногайца сидят. Ты туда не ходи.

— Топкая бы повидать.

— Нельзя. У него тоже чужие люди. Мы тебе лодку подготовили, прямо отсюда уезжай. Топкай тебе велел передать: скажи русскому царю, пусть город строит. Нам самим против суасов не устоять.

Снова по опушке леса спустились к реке, Ешка сел в лодку и оттолкнулся от берега.

— Добрый путь тебе, — сказал на прощание Кочай.

— Оставайтесь с богом.

I

В ватагу пришла масленица. Не то чтобы она была такой широкой, как в прошлые времена в деревнях, но радостной. Ведь от масленой недели до весны рукой подать. Каждый думал: если до масленицы дожили, не умерли, то До тепла как-нибудь доживем.

Сначала спаянные одной мыслью — перезимовать, не замерзнуть, не подохнуть от голода, ватажники жили дружно. Но потом, как выразился дядя Ермил, распоясались. Началось с того, что перестали сторожить лагерь. Сначала выделенные охранники спали в шалаше около перешейка, а потом и совсем перестали ходить в свою очередь. Ватагу никто не беспокоил, близ болота никто не появлялся.

Андрейка с самого начала ударился в поиски Насти. Еще осенью, когда ватага только встала на место, прибежала в стан молодая черемиска. По-русски она говорить не умела совсем, ватажники не знали языка черемисского. Только Ермил знал татарский кое-как, сумел ее понять, да и то наполовину. Из этого разговора выяснили одно — Настю схватили ногайцы, она просила ватагу скорее уходить и обещалась догнать в пути. Где Настя, что с ней^черемиска не знала или не хотела говорить. Уходить дальше ватаге было уже нельзя, и Андрейка принялся бродить по лесным дорогам, пытаясь хоть что-нибудь выведать о девушке. Побывал он и в илеме Ярандая. Пробиться к самому лужавую побоялся, а у простых людей что-либо выведать было трудно, не знал языка. Понял одно: Настя тут была, но потом ее куда-то увезли. Всю зиму парень не находил себе места. Дениска тоже переживал горе друга, и в ватаге началось безвластие. Ермил смотрел-смотрел на это и начал наводить порядок, объявив себя атаманом. Трудился день и ночь сам и не давал бездельничать ватажникам. Заставлял рыть землянки: сначала жили по десять человек в землянке, а к середине зимы жилье было построено на каждую пару. Когда людей стали одолевать вши, заставил построить баню.

Дениска, увидев, что атаману нужна помощь, стал главным добытчиком. Еще с осени он поднял всех на заготовку грибов. Перед утренними заморозками появилось великое множество опят. На пнях, на старых сваленных деревьях их можно было косить косой. Опенки таскали мешками, сушили и заготавливали впрок. Собирали, и тоже не в малом количестве, орехи, бруснику, чернику, шиповник. Потом Дениска подобрал себе пяток содруж-ников и стал ходить далеко. Один раз приволок огромный котел, на другой день лопаты, топоры и кой-какую посуду. Потом появилась липовая кадь для мочения брусники, бочки для соления грибов. Сначала ватажники смотрели на это сквозь пальцы. Но когда Дениска приволок мешок муки и два мешка толокна, Ермил забеспокоился.

— Ты, проныра, все это украл?

— Што ты, дядя Ермил! Не украл — выпросил. Я как увижу, что никого нет, так сразу и спрашиваю. А без спроса ни-ни!

— Красть грешно, ирод!