Царевна Софья

Не существует никаких достоверных сведений о взаимоотношениях дочерей Алексея Михайловича с мачехой. В исторической литературе господствует точка зрения С. М. Соловьева о неприязни четырнадцатилетней Софьи к Наталье Кирилловне: «Царевнам… особенно той, которая так выдавалась вперед, царевне Софье Алексеевне надобно было преклониться пред молодою царицею, войти в дочерние отношения к молодой женщине, матери только по имени, у которой все права матери без смягчающего эти права материнского чувства… Для раздражения и вражды довольно было одной нравственной помехи, появления лица, которое невольно становилось на дороге к влиянию на отца, к влиянию на всех окружающих, необходимо обращавшихся к новому солнцу… Новая царица со своею родней, своими ближними людьми; Матвеев хозяйничает во дворце. Столкновение интересов страшное и ненависть страшная».^{28} Однако, по справедливому замечанию Л. Хьюз, несмотря на привлекательность такой точки зрения и даже на вероятность того, что Софья на самом деле могла ненавидеть новую жену отца, которая была старше ее всего на пять лет, нет ни одного документального подтверждения этого предположения.^{29}

Возможно, ситуация в царском семействе была не такой уж напряженной. Наталья Кирилловна была достаточно умна, чтобы не провоцировать ненависть к себе падчериц. Кроме того, у нее не было никаких причин вредить или досаждать им. Положение царицы было прочным: рядом был любящий супруг, состояние здоровья которого не давало поводов для беспокойства. Наиболее влиятельной фигурой при дворе являлся покровитель Натальи Кирилловны Артамон Сергеевич Матвеев. Незыблемость позиций молодой царицы была обеспечена во всех отношениях, особенно после того, как она родила царю сына. К тому же добродушный нрав и легкий характер Натальи Кирилловны исключали возможность каких-либо интриг с ее стороны в отношении падчериц, которые при жизни отца ни в чем не могли ей мешать.

Можно даже утверждать, что после второй женитьбы Алексея Михайловича положение царевен заметно улучшилось. Они должны были почувствовать, что появление во дворце молодой образованной царицы значительно смягчило их прежнее унылое затворничество. Это было, по характеристике С. М. Соловьева, «время, когда проникли во дворец новые обычаи и взгляды, когда двери в терема царевен растворились и заключенницы увидали свет Божий, когда более сильным из них представилась возможность пройти дальше за порог, расправить силы, поглядеть, почитать и послушать прежде невиданное, нечитанное и неслыханное, набраться новых мыслей, познакомиться с новыми чувствами».

Эти веяния при русском дворе были сразу же замечены иностранными наблюдателями. «Нынешняя супруга царя, царица Наталья, — отметил Рейтенфельс, — хотя и не нарушает никогда отцовских обычаев, по-видимому, однако, склонна пойти иным путем, к более свободному образу жизни, так как, будучи сильного характера и живого нрава, она отважно пытается внести повсюду веселие. Это можно было уже предсказать по выражению лица ее, когда мы имели случайно счастье видеть ее еще в девицах два раза в Москве: это — женщина во цвете лет, роста выше среднего, с черными глазами навыкате, лицо у нее кругловатое и приятное, лоб большой и высокий, вся фигура красива, отдельные члены тела крайне соразмерны, голос, наконец, приятно звучащий, и все манеры крайне изящны».

Наталья Кирилловна попыталась даже следовать духу свободы за пределами дворца, однако подобная смелость была решительно пресечена Алексеем Михайловичем. По свидетельству того же иностранного современника, «когда нынешняя царица государыня, великодушная и приветливая, при первом своем выезде немного приоткрыла окно кареты, то не могли достаточно надивиться столь необычному делу. Ей это поставили на вид, и она с сожалением, но благоразумно уступила глубоко укоренившемуся в народе предрассудку».^{30}