Царевна Софья

Поддельность «изветного письма» отмечалась уже современниками событий. Андрей Матвеев полагал, что донос «был сложен из природной политики… боярина Милославского и сообщников его».^{146} Солдат Московского выборного полка Родиона Жданова Иван Алексеев не побоялся перед строем назвать извет на Хованских «воровскою и лживою грамотою».^{147}

Историки также отмечали безусловную недостоверность этого документа. Н. Г. Устрялов писал: «Извет нелепый, вымышленный, как свидетельствует современник, боярином Милославским, в бессильной злобе к ненавистному сопернику; едва ли верила ему и Софья… Царевна притворилась, однакож, устрашенною открытием заговора ужасного…» М. П. Погодин отмечал, «что это подметное письмо (средство самое обыкновенное в то время) свидетельствует гораздо более против царевны Софьи, чем против Хованских». Правительница сохраняла донос в строжайшей тайне вплоть до самого дня их казни, она не приняла никаких мер к расследованию этого дела. «Если ж надо было выдумывать письмо, то, значит, никаких наличных доказательств не было, — справедливо утверждает историк. — Письмо нужно было, чтоб иметь после предлог лишний для обвинения и смертного приговора».^{148}

В. И. Буганов, отвергая свидетельство Матвеева об инициативе Милославского, писал: «Скорее всего, это было делом рук самой Софьи и ее приближенных, Шакловитого и других». А. С. Лавров высказался по данному поводу более корректно: «Царевна Софья Алексеевна, стольник и полковник Акинфий Данилов и думный дьяк Федор Леонтьевич Шакловитый — вот три лица, которые в первую очередь дали ход „изветному письму“». А в самих изветчиках историк с полным основанием видит «скорее подставных лиц, нежели самодеятельных доброхотов».

Приведенные выше мнения относительно причастности Софьи, Милославского, Шакловитого и Данилова к составлению доноса на Хованских не вносят никакой ясности в эту почти детективную историю. Все предположения строятся главным образом на логическом умозаключении о заинтересованности правительницы в устранении Ивана и Андрея Хованских. Это единственный факт, не подлежащий сомнению. Но всё-таки думается, что не сама Софья инициировала появление извета. И она, и Шакловитый были способны организовать составление более правдоподобного документа. В этом деле можно скорее увидеть руку не очень умного интригана Милославского. В. И. Буганов справедливо утверждает, что летом и осенью 1682 года тот «уже не играл большой роли в борьбе за власть», однако это не мешало ему желать гибели Ивана Хованского, которого он боялся и ненавидел. Но в любом случае «изветное письмо», прилепленное к воротам царской резиденции, оказалось весьма кстати. С этого момента Софья начала целенаправленную подготовку к уничтожению Ивана и Андрея Хованских и подавлению стрелецкого восстания.

Интересно проследить связь содержания «изветного письма» с ходившими по Москве слухами о преступных замыслах князей Хованских. Андрей Матвеев приводит слова Ивана Милославского, якобы сказанные «во уши высочайшие», то есть Софье: «Первое: оный старый князь Хованский в такую крепкую силу у всех полков стрелецких пришел, что их вновь великим бунтом на всеконечное их царского дома искоренение приводит; второе: сын его князь же Хованский публично говорил, что по своей высокой породе из фамилии старых королей литовских Ягеллы, Наримунта и Карибута[9], похвалялся замуж царевну Екатерину Алексеевну за себя взять и по той наследственной линии быть царем московским». Сильвестр Медведев пишет о намерении стрельцов «благочестивых самодержцев и всякого чина, по их зломысльству, придати горькой смерти» и избрать вместо них другого царя — возможно, князя Ивана Хованского, «их во всём верного поборника», который говорил им, что «он есть королевского рода».

Фуа де ла Невилль утверждал, что Хованским «завладело желание венчаться на царство», «он решил предложить брак своего сына с царевной Екатериной, младшей сестрой царевны Софьи. Но дерзость его не имела того успеха, на который он рассчитывал. Этот смелый план прогневил двор, так как стало ясно, что этот брак может послужить только во вред безопасности юных царей». Примечательно, что далее Невилль говорит о казни Хованских в «День святой Екатерины, чье имя носила царевна, которую боярин Хованский предназначал в жены своему сыну». Таким образом, он путает Екатерину с Софьей, на именины которой в действительности пришлось это событие. Как видим, известие французского автора отражает неопределенность слухов о замыслах Хованских.

Неизвестный польский дипломат сообщал, что «спрятанными и уцелевшими от разграбления стрельцов деньгами Хованский набрал себе единомышленников и подкупил стрельцов, в надежде сделаться царем, а Софью выдать замуж за своего сына», но тут же приводит слова Ивана Андреевича, которые можно расценить как проявление патриотизма и лояльности в отношении царей Ивана и Петра:

— Тогда мы сможем совершенно обезопасить Московское государство от внешних врагов, а несовершеннолетние цари пусть тем временем подрастают.