Царевна Софья

Зиновьев вручил привезенные им документы Ивану Сухотину как единственному находящемуся в Москве представителю центральной администрации, а тот призвал к себе 19 стрелецких полковников и двух командиров солдатских полков, раздал грамоты под расписку и приказал читать их вслух перед полками. Тем временем Зиновьев отправился к патриарху Иоакиму, которому также привез царскую грамоту с приложенной копией извета. Содержание этих документов предписано было сообщить «для ведома архиереям и всем духовного чину людям». По дороге царский посланец был арестован стрельцами, которые сами привели его в Крестовую палату, где потребовали, чтобы патриарх прочел грамоту вслух. Их желание было исполнено. При этом множество стрельцов внимательно наблюдали, не станет ли Зиновьев говорить чего-нибудь «тайно святейшему патриарху». Сильвестр Медведев утверждал, что они, исполненные «великой ярости», в таком случае готовы были убить Иоакима. Возможно, в этих словах есть доля преувеличения, но страх беззащитных священнослужителей перед вооруженными толпами разъяренных мятежников вполне понятен. Стрельцы потребовали прочитать грамоту еще раз, потом еще. При словах о злом умысле Хованских «на царский дом и державу» некоторые кричали:

— Нет, это неправда! Пойдем на бояр и их побьем, они виноваты!

— Подождем еще, — возражали более благоразумные.

Тем не менее царское послание выполнило свое предназначение: стрельцы «впали в размышление» и растеряли воинственный пыл. А чтение в полках грамот с уверением в государевой милости заставило их окончательно отбросить мысль о наступательных действиях. Однако доверия к правительству у них не было. В тот же день Сухотин сообщил царям и Софье, что к нему приходили «ото всех полков надворные пехоты и били челом вам, великим государям», чтобы приказано было отправить в Москву двух или трех человек из числа находящихся в царском «походе» выборных стрельцов «для ведомости», то есть для подтверждения официальных известий.

Тем временем стольник Зиновьев, отпущенный стрельцами, поспешил обратно в Воздвиженское. Он не успел узнать об изменениях в настроении восставших, поэтому оповестил правительницу и членов Думы, что «стрельцы собираются идти в поход и грозят перебить всех бояр и всяких чиновных людей». Софья после короткого совещания с приближенными решила как можно скорее переехать в хорошо укрепленный Троице-Сергиев монастырь.

В тот же день дворовыми воеводами были назначены бояре князь Василий Васильевич Голицын и князь Михаил Иванович Лыков, «да с ними в товарищах» думный дворянин Алексей Иванович Ржевский и думный генерал Аггей Алексеевич Шепелев. Им поручено было командование ополчением, которое начало собираться для защиты государей согласно разосланным по городам царским грамотам. Первая из них, адресованная полковникам и офицерам «копейного и рейтарского и солдатского строев», иноземцам и «новокрещенам», была послана еще из Воздвиженского тогда же, 18 сентября. В ней говорилось, что «учинилось на Москве у надворной пехоты всех полков смятение, и хотят они итить с Москвы на нас, великих государей, с пушки и со всяким ружьем». Командирам полков иноземного строя предписано было «со всею службою наскоро с великим поспешением» прибыть в царский «поход». Тогда же боярин князь Петр Семенович Урусов был командирован для мобилизации дворян, солдат и «иных чинов ратных людей» из Владимира, Суздаля, Юрьева и Луха. Всем им было приказано для «великого и скорого дела» ехать к Троице-Сергиеву монастырю «с великим поспешением днем и ночью».^{162} Это был первый из множества указов о сборе дворянского ополчения «для защиты государей».

Царский «поезд» быстро собрался в дорогу и «в третьем часу ночи» (около половины двенадцатого) 18 сентября отправился из Воздвиженского в Троицу — расстояние между ними составляло всего десять верст. Архимандрит Викентий и монахи встретили государей «с животворящим крестом и с святою водою у святых ворот». Юные цари и Софья, «пришед в монастырь, изволили быть в церкви Живоначальные Троицы и знаменовались у святых икон и у многоцелебных мощей преподобных отец Сергия и Никона, Радонежских чудотворцев». Тем временем монастырь спешно переводился на осадное положение: «великие сторожи и караулы стенные учинили, и по причинным (нужным. — В. Н.) местам пушки и всякое ружье ко опасению и на оборону уготовили, и всякий полковой строй устроили».^{163}