Царевна Софья

В указе 1685 года предусматривались также меры против самосожжения: «…которые роскольники прелестию (то есть соблазном. — В. Н.) своею простолюдимов и их жен и детей приводят к тому, чтоб они сами себя жгли, и таких воров по розыску за то их воровство, что от их прелести люди сжглись, жечь самих». Однако массовые самоубийства староверов не только не прекратились, но приняли невиданные прежде масштабы. В 1687 году соловецкий дьякон Игнатий с толпами жаждущих «огненного крещения» взял приступом Палеостровский Рождественский монастырь и устроил в нем грандиозное самосожжение, при котором погибло около двух с половиной тысяч староверов. Спустя полтора года такие же фанатики вновь овладели штурмом этой обителью и повторили «огневой подвиг» Игнатия — на этот раз в подожженных деревянных постройках монастыря добровольно сгорели полторы тысячи раскольников. В эти же годы под Каргополем сожгли себя около пятисот ревнителей «древлего благочестия», близ Тюмени предались огню 100 человек. «Много, очень много было больших гарей, — пишет известный историк русской культуры А. М. Панченко, — но еще больше одиночных, семейных, соседских, деревенских. За все семь веков, протекших со времени христианизации, Русь не знала столько пострадавших за веру, включая признанных Церковью и святыми, и еретиками, сколько их появилось за первые десятилетия раскола… Легче всего списать это на мрачный фанатизм, тем более что консервативное старообрядчество осуждало своих радикальных единоверцев. Пусть дело касалось меньшинства — не только в рамках нации, но и в рамках не принявшего никонианства населения (оно составляло от четверти до трети великороссов). Но каково было Петру, которому предстояло управлять самоистребляющейся страной?»^{205}

На самом деле ко времени прихода к власти Петра I массовые самосожжения почти прекратились, и в этом была заслуга Софьи, проявившей феноменальную для женщины твердость в борьбе с расколом. Среди староверов было немало ложных фанатиков, которые подговаривали к самосожжению других, а сами избегали этой страшной участи. По указу 1685 года их разыскивали и казнили, сжигая, по русскому обычаю, в срубах. Упорно проводимые правительством Софьи сыскные мероприятия способствовали тому, что волна фанатизма к концу регентства почти спала.

Другой формой протеста против официальной Церкви и государства был уход раскольников в глухие места Урала, Сибири или Крайнего Севера. Многие бежали на Дон, где по его притокам Чиру, Медведице и Хопру выросли раскольничьи скиты. В мае 1686 года донской атаман Фрол Минаев получил предписание разогнать «воров и раскольников», а их городки и села «пожечь и разорить».

Часть старообрядцев бежала за рубеж — на Кубань и Северный Кавказ, «под руку» крымского хана и кабардинских князей. Особенно большой отток шел в белорусские владения Речи Посполитой — в окрестности Невеля и Гомеля. Правительница распорядилась учредить на Тульской и Калужской дорогах специальные заставы, которые «перенимали многих людей», в частности беглых стрельцов, надевавших «для тайного проходу кафтаны сермяжные и иное такое платье, чтобы их не познали».^{206}

В Москве следственные мероприятия по делам арестованных старообрядцев находились под личным наблюдением правительницы и ближайших к ней сановников. Князь Василий Голицын лично наблюдал за пытками раскольников, которых сыскные команды приводили в подчиненные ему приказы, а записи расспросных речей старообрядцев передавал на рассмотрение Софьи Алексеевны.^{207} У Софьи не было иного выхода, кроме как уделять пристальное внимание борьбе с расколом: страна, по существу, балансировала на грани гражданской войны, волна социального протеста грозила подорвать устои российской государственности. Облеченная властью женщина благодаря своей твердости и мужеству выполнила задачу по спасению России, непосильную для многих коронованных мужчин. Петр I получил по наследству от Софьи уже более или менее успокоенную в религиозном отношении страну, что позволило ему отказаться от крайних репрессивных мер в отношении раскольников и ограничиться введением для них удвоенных налогов и штрафов.

Важной составной частью религиозной политики Софьи являлась христианизация нерусского населения страны. Правительница отказалась от методов предшественников, преследовавших «иноверцев» за нежелание принимать православие. Тобольский митрополит Павел, проявлявший в этом деле исключительнее усердие, получил 7 февраля 1686 года указ крестить татар и бухарцев только по их желанию: «…буде впредь в Тобольску которые иноземцы похотят быть в православной христианской вере, и тем велеть приносить челобитные в Тобольску в приказную избу, а как они челобитные подадут, и их роспрашивать, добровольно ль они быть хотят в православной христианской вере…»^{208}