Царевна Волхова

С тех пор эта фраза накрепко прижилась в ней. И корни её живым сгустком силы начали заряжать Элин мозг. Они посылали ему свои токи и мозг откликался — он ожил. Точно вздохнул свободно… И фантазии стали воплощать зовы сердца. И тогда поняла Эля, что реальность станет ей интересна только тогда, когда сбудутся её потаенные мечты. Наяву! Мечты о Доме, в котором нет ничего невозможного.

Эля не задумывалась о том, что в пространстве, овеянном благодатью ангельских крыл, наверное нет места для Пана, для Лешего или Царевны, поднявшейся со дна вод… Об этом она не думала. Она просто в них верила, верила и ждала. Их всех. Всех, в ком сосредоточилась для неё тайна жизни, чистая как родниковая вода.

И теперь, когда жизнь подернулась пеплом, когда в самом начале пути девочка валилась с ног, пытаясь удержать маму… что могло помочь ей, кроме тех — желанных, придуманных, кого она полюбила больше живых…

Глава 5 СОМНЕНИЯ

В ванной слышался плеск воды — Эля стирала. Сенечка затих в своей комнате, видно, рисовал. Он очень любил рисовать, а в последние дни занятие это поглотило его целиком. Он мог часами сидеть за столом, изображая на белых листах нечто очень яркое, многоцветное и веселое. Чаще всего это были цветы и забавные волосатые рожицы. Правда, после пережитого ужаса и переезда Тася заметила, что рисунки его стали заметно темней. Рожицы и цветы исчезли, появились дерганные странные линии, значение коих трудно было понять. И Сеня угрюмо отмалчивался, когда мама или сестра пытались дознаться, что же это такое…

Тася лежала, отвернувшись к стене и укрывшись пледом с головой. В последние дни сон совсем покинул ее: хорошо, если удавалось забыться перед рассветом на пару часов.

«Нет, эти деньги трогать нельзя, — убеждала она саму себя. — Нельзя, и ты не посмеешь! Это деньги детей и они неприкосновенны — мало ли, что с тобой может случиться…»

Бандитам она отдала шестьдесят тысяч долларов. Квартиру оценили в шестьдесят восемь тысяч и ещё три с половиной набралось за проданную мебель и антиквариат. Тася понимала, что эти вещи стоили неизмеримо больше, её попросту обобрали… но что было делать?

В уплату за нынешнюю квартиру в Марьино попросили заплатить за год вперед, сошлись на десяти месяцах: ушло три тысячи, по триста долларов в месяц. Переезд и самый примитивный ремонт обошлись в полторы. Что ж оставалось? Пшик! А ведь ни работы, ни своего угла не было, и тратить такие деньги за найм жилья было чистым безумством…

Тася не замечала, что в последние дни стала разговаривать сама с собой вслух. Шептала, бормотала что-то… Эля ничего ей не говорила, хоть эта новая мамина привычка очень её тревожила. Вот и сейчас, лежа лицом к стене, Тася играла в вопросы и ответы, шелестя словами как листьями на ветру.

— Семь тысяч… Семь! Что делать? Что же мне делать? Ведь надо где-то квартиру купить! Но где? За такие деньги в Москве не купишь. Смешно! Да и не только в Москве, сейчас меньше пятнадцати и в пригороде «двушка» не стоит. А если однокомнатную? Да нет, невозможно: как мы втроем будем в ней ютиться? Разве что, нары трехэтажные соорудить! Ох… — она примолкла, тяжело и неловко приподнялась на локте и взяла сигарету.

— Не кури в постели! — приказала себе, понимая, что приказа не выполнит. — Ладно, только одну и больше не буду. Буду умничкой, пай-девочкой… правда-правда!

И заплакала.

— Как же ненавижу я этот город! — выдохнула вместе с дымом — выдохнула зло, с горечью, лишь бы унять слезы. — Москва-матушка! Хлебосольная! У людей от тоски глаза воют! Вслух не повоешь — так хоть молча, глазами…

Она задавила в пепельнице окурок и рывком поднялась. Подошла к зеркалу, большущему, бабушкиному, висящему напротив её диванчика. Откинула назад волосы, вгляделась… и, застонав, вернулась на скорбное свое ложе. Снова потянулась за сигаретой. Едкий дым заколыхался по комнате, слоистыми облаками поплыл…

— А, говори — не говори… — Тася махнула рукой. — Что ты все понять пытаешься, что все бормочешь? Пора на работу идти, а не валяться тут! А ведь не видит никто… никто не видит, что город мертвый. Кругом ахают: ах, как Москва хорошеет! Ну конечно, — краской подмажут старый фасад, чугунными решетками отгородятся от улицы, а внутри чтоб мрамора было побольше, да чтоб выглядело подороже… А рядом витрины с громкими названиями западных фирм — Европа! Европа, да… Только там любой самый нетерпеливый водитель пешехода пропустит, а у нас — бампером его, бампером… из-под колес едва-едва уворачиваешься! И как жаль стариков, у которых от обиды губы дрожат… не могу пройти мимо них, голодных! За что им такая старость? За что им город, превратившийся в зону, где гуляют воры в законе? Ох, да что это я?

Она поднялась, прихрамывая, заковыляла по комнате — ногу отсидела. Этак не трудно с ума сойти. Конечно, если каждый день к бутылке прикладываться, да душу себе травить…

Тася не договорила — послышался резкий настойчивый звонок в дверь.

— Слушай, Татуся, у меня хорошие новости!