Царевна

Царевич то приметил и определил Петьку — да еще двоих ребят в ученики к иноземному ученому, алхимиком прозываемому. Старику Ивану. Так-то он Иоганн Рудольф, но уже прижился на Руси, и на ребячье «дядько Иван» не обижался никогда. Даже смеялся — всю жизнь одиноким был, а под старость лет семью обрел. Да большую такую…

И знаниями делился щедро.

А Петька ночами повторял, как песню — ртуть, гремучий газ, селитра, сера…

Откель царевич достал рукописные заметки про элементы — Петька и по сей день не знал, но дядько Иван их оценил весьма высоко. А потом вместе с дядькой Исааком помудрил, да и сделал чудо-взрывчатку.

Динамит.

Это пороху на подрыв крепости много надобно. А динамита — куда как поменее. Хватит им — с запасом дано. Что Азова стены разрушить, что Керчи — хватит. Только доехать надобно. Затем и сидят в обозе ребята. Стерегут, следят… когда до места доберутся — они ж и устраивать все будут. А кто еще?

Они-то знают, как все должно быть, они трудились…

Они справятся.

А государь царевич пообещал, что коли выполнят они задание да вернутся живыми — он у батюшки обязательно получит разрешение на создание саперной части. Так и назовут их — Троянские кони. И первыми коньками будут они трое.

Форму им пошьют свою, знаки отличия повесят, звания присвоят… но для того — сейчас надобно выжить, победить и вернуться.

Получится ли?

— Сидишь, малец?

Воин Афанасьевич своих подопечных проведывал пару раз в день.

— Сижу, дядько Воин.

— Смотрю, читаешь?

Петька кивнул. Читал. Космогонию Рене Декарта. На латыни. Хоть и сложно это было мальчишке, да книга того стоила. Они с собой несколько книжек взяли, не просто ж так, без пищи для ума ехать?

Так и думать разучишься.

— Интересное что?

— А то! Как мир наш устроен…

— Это дело хорошее. А остальные двое героев где?

— Рядом тут крутятся.

Воин Афанасьевич кивнул.

— Смотри тут внимательнее…

И умчался. Петька вздохнул и опять углубился в книгу. А что ж…

Учиться надобно, где б он сейчас без учебы был? Под забором бы сдох давно. А коли уж государь царевич к нему милость проявил — так милости надо быть достойным.

И он — будет.

Когда-нибудь он своему благодетелю добром отплатит.

* * *

Пан Ежи Володыевский дураком не был. И отлично понимал, что турки идут. А еще — что он ничего сделать не сможет. С такими-то силами?

Ну-ну…

А вы с вилкой заместо рогатины на медведя не ходили? Не проткнете, так защекочете, не иначе. Защитников-то раз-два и обчелся. Пара сотен венгерских пехотинцев, пятьдесят солдат от Лощинского, да у него человек двадцать, пятьдесят казаков да сто пятьдесят пехотинцев. Ну, ополченцы есть, только проку с них — мясо пушечное. Краковский епископ Анджей обещал людей прислать, да пришлет ли…

Ну так что ж делать — доля такая, здесь умереть.

Дом встретил его темнотой и тишиной. Ежи чертыхнулся, запалил трут и при его свете нашел лучину.

Кристина вывезла все, что могла, подсвечниками — и теми не побрезговала. Да и пес с ней. Вот уж кого Ежи ни разу не любил, так это свою жену, в девичестве — коли так говорить можно после трех браков! — панну Езерковскую. Женился он на ней поздно, аж в сорок два года, и женился по расчету… А на свадьбе о том и пожалел сразу же.

Не сложилась жизнь с Кристиной и сложиться не могла, хоть и желал он все устроить, но увидел на свадьбе Барбару… На своей свадьбе, уже из церкви выходя…

Племянницу жены, дочь ее двоюродной сестры от бедного шляхтича из незнатного рода, бесприданницу, зато с такими глазами…

Он смотрел в них — и тонул, тонул, и ничего не мог с собой сделать. Слушал ее голос, как песню, приходил домой — и ложился в постель с другой. И особую боль причиняло ему то, что Басенька тоже была под этим кровом.

Барбара полностью зависела от милости своей родственницы, а та не спешила милостей оказывать. Что мог небогатый рыцарь?

Только посмотреть да вздохнуть. Умер бы скорее, чем оскорбил бы честь девушки, на которую молиться готов был.

А теперь Кристина уехала.

И черт бы с ней, но единственное, что хорошо, — Бася с ней отправилась.

И хорошо — и плохо.

Ежели все действительно так, как жена пророчит, — то никогда он больше Басю не увидит. Зато та жива останется. Кристина-то хвост из ловушки вытащит. Но коли он, Ежи, жив останется — ей-богу, запрет жену в монастырь! Черта ли в ней, в такой стерве? И повод будет хороший, никто не упрекнет!

К матери, что ли, сходить? Они ведь с сестрицей тоже в крепости остались…[9]

Скрипнули ступеньки под чьими-то шагами, скрипнула дверь.

— Пан Ежи… вы здесь?

Не ожидал мужчина услышать здесь и сейчас этот голос.

— Панна Барбара?

— Я…

Басенька стояла в дверном проеме, держа в руках свечу, смотрела громадными голубыми глазами…

— Пан… Ежи, я хотела с вами поговорить…

Сердце рыцаря оборвалось и ухнуло куда-то.

— Вы… не уехали?

— Тетя уехала. А я осталась.

— Панна Барбара, это может быть опасно…

Вот сейчас она скажет, что передумала, что тоже уезжает… и к лучшему, все к лучшему! Но до последнего будет он помнить ее взгляд. С тем и в землю лечь не страшно…

Господи, Пресвятая Дева Мария, спасибо вам, дали в последний раз ее увидеть!