Царевны

Дарья Силишна к царевне, к самому ее креслу, багрецом и золотом обитому, подошла.

— Отпусти девчонку, государыня. Разве от такой чего добьешься? Вот я тебе другую, посмышленее, кликну. Фенюшка!

Входит румяная, толстая Фенюшка со своими сказками переслушанными, наизусть выученными.

— Прикажешь сказку сказывать, государыня царевна?

— Сказывай, — говорит Федосьюшка. Не хочется ей отказом девушку обижать. А Дарья Силишна уже за плечи Орьку из покоя выпроваживает.

— Иди себе в сени. Нечего тебе здесь пенечком торчать.

Идет к дверям Орька, а за ее спиной Фенюшкин голос:

— Ранним утречком вышли дочери царя Архидея, Луна да Звезда, вместе с мамушкой своей, в сад погулять…

Такой сказки Орька еще и не слыхивала. Остаться бы да послушать. Но Дарья Силишна уже и дверь за нею притопнула. Не хочется мамушке чужую девчонку к своей царевне подпускать. Тех, что до Орьки в терему были, она не опасалась. Знала, что ни одна ее перед царевной не заслонит. Ни одну Федосьюшка ничем перед другой не отличала. Мама для царевны всегда и во всем впереди всех стояла. Ну, а эта новая — кто ее знает. Сама царевна ее для себя пожелала, дождаться, когда приведут, не могла. Не хотелось маме Орьку в тереме приваживать. А тем кончилось, что Орька в опочивальню Федосьюшкину, к самой постели царевниной пробралась. Все это просто, но нежданно для всех случилось.

Целыми днями, с самой зари утренней, с великим обереженьем да опасеньем ходила мама за своей царевной. Крепко Дарья Силишна обычную для всех царских мамушек клятву блюла: в оба глядела, как бы худа какого не приключилось с ее хоженой. Все, что здоровью помогало, лучше иной лекарки она знала. В аптечных ларцах и погребчиках у мамы и мази всякие, и настои из разных трав хранились.

Все, что красоте помогает, мама припасала. Каких только умываний для светлости лица у нее не было: и семя дынное, в воде варенное, и настой из цвета дубового, и вода из травы иссоповой, и сок корня травы бедренца. Припасена была у мамы и овсяная мука, смешанная с добрыми белилами, и ячмень толченый и вареный в воде до великой клейкости, потом сквозь плат выжатый. И овсяная мука, и ячмень в теплой воде от загара помогали. На случай всевозможных болезней у Дарьи Силишны свои зелья были: корень девясил для жевания при зубной боли, трава ужик — на случай ушиба, петушковые пальцы от пореза и едкий состав из нефти, скипидара и деревянного масла, настоянный на зеленых полевых кузнечиках. Этот настой употреблялся при большой простуде после жаркой бани. Больного терли тем составом и давали его внутрь в горячем вине.

В погребцах деревянных в скляницах с завертками оловянными хранились ароматы и бальзамы, помады, приготовленные по заказу самой мамушки, и водка апоплектика, настоянная на разных сильно духовитых, пряных растениях. Водка эта, как лечебное средство, давалась внутрь, и ею же для благовония мыли голову.

Была еще у Дарьи Силишны шкатулка с пряными зельями для благолепия. Там лежала и корица, и гвоздика, и мускатный орех, и перец эфиопский, и шафран. Но как ни убеждала мамушка свою царевну, что корица, в питье приемлемая, бледность из лица выводит, томность очную сгоняет и светлость творит, не поддавалась на ее уговоры Федосьюшка. Попробовала она раз настоя гвоздичного, очам светлости наводящего, и все внутри у нее словно огнем опалило и целый день туман перед глазами стоял. Видеть с той поры царевна шкатулку ту не могла.

Знала мама, что и от сглаза и порчи, этой непрестанной, вечно грозящей беды, делать. Лихо и в питье, и в еде, и на платье, и на белье, и в каждом уголке терема притаиться может. Трубу печную крестом не оградишь — ведьма залезет либо какая из семи сестер-трясовиц. Кикиморы глазастые тоже только и выглядывают, в какое бы им жилье попасть. Терем ли царский, изба ли — им все равно, только бы к человеку поближе. К сундуку кипарисовому с бельем царевниным, к ее скрыням с окрутами мама никого не допускала. Своими руками все вынимала, сама прятала, сама на замки крепкие, надежные все запирала, а ключи от замков этих на шелковых плетушках, к поясу подвешанных, при себе носила.

^{_{Царица Мария Ильинична, первая жена царя Алексея Михайловича}}