Цари мира

— Друзья-товарищи, — сказал он, — я прибыл в Париж инкогнито, чтобы иметь возможность вас сегодня видеть. Но сперва я сделаю несколько возражений брату из Бальтиморы. Он ошибается, предполагая, что разоблачения Таксиля и мистификация клерикалов повредили масонству. Разоблачения были сделаны раньше нашими изменниками и лжебратьями. Новых он не сделал и не мог сделать, так как сам не имел и не имеет и сейчас той степени, которая давала бы ему знать наши главные тайны. Все, что он писал, он взял от других, ранее его писавших о нашем Ордене или рассказывавших ему о нем и, конечно, сам не верил и не верит в их правдоподобность. Сведения эти он прикрасил и облек в самую неправдоподобную форму и до того запутал ложь с истиной, что после его книг теперь уже никто из здравомыслящих не будет верить не только всем прежним, но, если случится, то и новым разоблачениям. Он дискредитировал не наши тайны, а раскрытия их, сделанные монсеньором Мермильодом[13], которые угрожали нам страшной опасностью, может быть, гибелью всего дела. Поэтому я допустил Таксиля написать все то, что он написал, что окончательно сбило с позиции наших врагов, и теперь каждый, кто осмелится утверждать что-нибудь о масонах в этом роде, будет встречен недоверчивым смехом — как профанами, так и самими нашими братьями, что нам особенно важно. А то, что было разоблачено — легко было исправить. Вы знаете, что теперь мы иначе отличаем верующих масонов от неверующих, что наш Палладиум перенесен в другое место. После того, как Таксиль заставил Бафомета превращаться в воплощенного бога добра, никто не верил даже в его существование. Нам гораздо более грозило опасностью опубликование стихов нашего поэта Кардуччи, — «Гимн сатане»[14]. Но мало кто это прочел, а кто прочел их, после раскрытия мистификации Таксиля уже не отнесет их к масонам, а припишет их личным взглядам Кардуччи. То, что писал Таксиль о черной обедне с убийством младенцев — разве не повело к тому, что теперь уже никто не верит, что она у нас совершается? А что он издает «Веселую Библию»[15], так что же… Все наши младшие братья без предрассудков, и никто, кто себя уважает, более не верит этим басням.

Дорогие товарищи! Нам следует заняться сейчас более важным делом. На наших общих собраниях мы легко произносим осуждение убийствам и террористическим актам, как это было и в сегодняшнем. Я на нем тоже был. Мы как будто уважаем государственный строй и политические системы. В числе непосвященных в высшие тайны находятся короли и князья крови, епископы и кардиналы. Но здесь, между собой, мы можем быть откровенны и заявить, что, кроме нашей собственной политики, мы не признаем никакой другой и не останавливаемся ни перед какими средствами, чтобы упрочить наше могущество. Если кто не с нами, тем хуже для него. Если кто нам мешает — берегись! Мы выше предрассудков, выше условностей! Но к делу. Для наших целей, о которых сейчас не стоит распространяться: они и так очевидны — нам необходимо ослабить могущество некоторых государств. Англия потерпела в войне с бурами. Америка ослабла в войне с Испанией за Кубу. Остается Россия. Необходимо втянуть ее в разорительную для нее войну с ее восточными соседями — Китаем и Японией, и, когда она потерпит поражение, воспользоваться недовольством масс и поднять зарево мятежа и пожаров по всему пространству империи царя!

А теперь, дорогие товарищи, приглашаю вас на настоящую черную обедню, которую совершит, как только пробьет полночь, приехавший со мной бывший католический священник, каноник папской базилики Святого Петра, перешедший в протестантство и женившийся на бывшей монахине. Теперь он наш и отлично исполняет свое дело.

Где-то вдали часы глухо пробили полночь. Электричество погасло, портьера раздвинулась, и все увидели освещенный большими сальными свечами католический алтарь с черным распятием. Послышался звон колокольчика, и к алтарю подошел и стал взбираться на его ступени толстенький массивный человек в полном священническом одеянии латинского покроя, с чашей в руках. За ним из потайной двери вышли четыре мальчика в белой одежде клириков с красными пелеринками. У одного в руках было кадило, у другого — два флакончика с вином и водой, у третьего — серебряный коробок с ладаном и ложечка, у четвертого — служебник.

Взяв служебник — настоящий Римский миссал — из рук мальчугана, тот, которого Лемми охарактеризовал каноником, положил его с левой стороны от освященного камня, находящегося среди престола, действительно, освященного и помазанного святым мирром для какой-нибудь церкви и затем «экспроприированного» демонистами. По правую была поставлена церковная чаша, тоже предмет святотатства и разбоя. В эту чашу жрец сатаны — бывший служитель Бога — налил вина и воды из флаконов и приготовил два опреснока, которые положил посреди на камень. Затем, осенив себя крестным знамением левой рукой справа налево и снизу вверх, он внятно, по-служебному, прочел тайные литургические молитвы вплоть до освящения. Здесь он запнулся.

— Продолжайте! — крикнул Лемми.

Тот молчал.