Цари мира

Жанна вернулась домой поздно вечером, ее подвез фиакр: новый предмет любопытства и догадок. Одна соседка попробовала постучать к ней, но, не получив ответа, должна была удалиться ни с чем.

Наступил Великий четверг. Новое удивление! Благочестивая Субирус, кузина святой, была в церкви, но не подходила к причастию!

Неужели падре Альфонсо, ее духовник, не допустил ее?

Падре Альфонсо сам недоумевал: Жанна не была у него на исповеди. В Великую субботу, обходя со святой водой прихожан, падре Альфонсо нарочно поднялся на пятый этаж проведать свою духовную дочь. Доброму священнику пришлось разочароваться: Жанна ушла еще с утра и не возвращалась.

Наступила Пасха. Жанна целые дни проводила в «Вилле Роз», каждый вечер возвращаясь в свою убогую квартирку. Так проходил их медовый месяц. Работы она более не брала: едва-едва окончила прежние заказы. Анри нанял ей небольшую квартирку в другой части города, в самом конце Английской набережной, с чудным видом на море. Теперь он стал к ней ездить каждый день, но более не мог проводить с ней целые дни, так как много работал. Впрочем, иногда она к нему приходила, больше по праздникам, и тогда они совершали прогулки по окрестностям Ниццы, ездили в горы, в Болье, в Антиб, в Ментону, в Канны и даже из любопытства заглянули в Монте-Карло. О свадьбе уже не было речи. Бедная Субирус покорилась своей участи. Анри все так же нежно любил ее, все так же страстно ласкал, но видно было, что любовная горячка не захватила его всего. Он всегда любил свое дело, оно его интересовало, и он, сойдясь с Жанной, продолжал работать и по-прежнему оставался поглощенным своими машинами.

Так прошло лето. Анри все реже и реже навещал свою маленькую Жанну. Она тосковала и все чаще и чаще плакала.

Она ревновала его к его работе, к его машинам.

— Они тебя до добра не доведут, — говорила она ему, как бы предчувствуя грозившую ему беду.

Однажды она долго не видела своего Анри, не вытерпела и пошла к нему. Сердце ее стучало, когда она подошла к знакомой калитке. Вышел слуга.

— Мадемуазель Жанна, — сказал он ей, — господин уехал в Париж, не оставив никаких распоряжений. Зайдите, здесь капитан Дюваль; он знает более моего.

Жанна вошла: она знала Дюваля, часто бывавшего у Анри.

— Мое бедное дитя, — сказал ей Дюваль, целуя ее маленькую ручку. — Анри грозит беда, и он поехал в Париж к сестре.

Жанна заплакала.

— Слезами не помочь Анри, — сказал он.

— Чем же я могу ему помочь?

— Помочь? Ничем, но полезной быть можете. Вот очень важные бумаги. Это планы его последней машины. Я снял с них копию, которую, вместе с машиной, спрячу у себя. Оригинал я отдаю вам; если все обойдется благополучно, вы его возвратите вашему другу или мне. Если же с нами обоими случится несчастье, вы отвезете эти бумаги его сестре.

— Что же он не взял с собой, раз он поехал к сестре?

— Он боялся, что если его арестуют, прежде чем ему удастся передать их сестре, то они попадут в руки правительства.

— Разве это такой секрет?

— Да, мое милое дитя, и потому возьмите их, спрячьте, не говорите про них никому и постарайтесь, чтобы никто не знал о вашем посещении «Виллы Роз» сегодня. Итак, идите с Богом; если что будет нового, я сообщу вам…

Жанна вернулась в Ниццу, но вместо того, чтобы возвратиться к себе, она прошла в собор, в котором не была с самой Пасхи, и, упав на колени перед Лурдской Мадонной, она стала горячо молиться. Но вдруг ее глаза заметили надломленный цветок фиалки в ногах статуи. Она вспомнила слова Анри во время их первого знакомства: «Фиалочка переломлена и недостойна занять место на алтаре Святой Девы».

И она, горестно заплакав, вышла из храма. Падре Альфонсо из исповедальни наблюдал за ней.

XIV

Был чудный летний вечер, когда из оживленного порта старой Ниццы выпорхнула легкая, как чайка, паровая яхта «Ла-Стелла», распустившая паруса, чтобы воспользоваться попутным ветром и ускорить ход.

Наш приятель Дюваль ходил по палубе и присматривался к удалявшимся очертаниям французского берега.

«Все пропало, — думал он, — из-за случайной неосторожности! Карьера, положение в свете, будущность!» Он — бежавший офицер, дезертир! Не лучше ли тотчас же вернуться и сознаться во всем начальству? Да ведь при том, хотя он и настоящий виновник взрыва, он уверен: Дюпон его не выдаст, и он будет отвечать только за укрывательство. В сущности, это пустяки. Что может ему угрожать? Нет, положительно он глупо делает, что убегает! А Анри? Ну, Анри — дело другое. Ему грозит серьезное наказание. Но ведь ему эти люди помогут и обещают освободить и увезти за границу. Значит, ему об Анри беспокоиться нечего. Он для него сделал все, что мог, а главное, спас его бумаги и изобретение.

— Послушай, малый, — обратился он к рулевому, — поворачивай назад. Я хочу вернуться обратно.

Рулевой, не обращая на него внимания, держал колесо в прежнем направлении.

— Эй ты, приятель! Ты не слышишь, что я тебе приказываю?

— Я принимаю приказания только от капитана, — ответил тот.

— В чем дело? — сказал подошедший хозяин яхты.

— Господин Коржак!..

— Де Коржак, — поправил он.