Цари, святые, мифотворцы в средневековой Европе

Унаследованная от «Тимея» «душа мира», anima mundi, стала одной из опасных метафор, трактовка которой могла вылиться в серьезные споры и неприятности для слишком смелых толкователей, например, для Абеляра и Гильома Коншского[279]. Не принадлежа ни философии, ни богословию, она стала, что называется, tertium quid, ничейной землей. В 1140-е годы в «Космографии» Бернарда Сильвестра она названа «Энделихией», получив одну из ключевых ролей в космогонической драме[280]. Позаимствованное у Марциана Капеллы, это имя соединило в себе аристотелевские ̓εντελέχεια (наша калька – «энтелехия», абсолютное совершенство, достижимое органической природой) и (продолжительность, непрерывность). Марциан, вероятно, имел в виду второй термин, когда сделал из Энделехии жену Солнца и мать Психе, т. е. души. Ранние комментаторы «Бракосочетания», Эриугена и Ремигий Осерский, знакомые и с халкидиевыми комментариями к «Тимею», соединили оба термина под эгидой «энтелехии», души мира, высшей и вечно длящейся формы жизни, вместе с солнцем, ответственным за земную жизнь, дарующей внутреннюю жизнь индивидуальной человеческой душе[281]. Для подобной, мировоззренчески и философски вполне объяснимой контаминации образов достаточно было как бы закрыть глаза на пару букв – прием вполне типичный не только для Средневековья[282].

Чтобы остаться в рамках ортодоксии и не ставить знак равенства между нехристианским по происхождению понятием и одним из лиц Троицы, такие авторы, как Бернард Сильвестр и Алан Лильский, отдали спорную территорию своим «Гениям». В «Космографии» это проводники идей и жизненной силы: верховный Разум (Noys), Мир, Энделихия, Натура, Имармене, Фисис, Урания. Для создания – по поручению Разума – человека Натуре приходится сначала отправиться на поиски Урании, потом вместе с ней пересечь все звездные сферы, чтобы в загадочном Гранусионе обрести Фисис с двумя ее дочерьми: Теорией и Практикой. Собранный после долгих странствий творческий коллектив, под присмотром вновь явившегося на сцену с речью о достоинстве человека Разума, творит, наконец, Микрокосмос, венчая тем самым творение. Таков литературный миф Бернарда, рассказ о событиях, вдохновленный космогоническим мифом «Тимея». Но наряду с рассказом о событиях, наряду с фабулой перед читателем предстает и настоящая картина мира и человека, с каталогом растений, рыб, включая тех, что можно было, видимо, купить на рынке в Туре, городе, где преподавал Бернард, со «зверинцем», где каждое животное наделено каким-то «украшением» вроде хвоста, рогов, клыков, с подробным описанием работы человеческого тела, сравнимого с тем, которое дано в «Философии» и «Драхматиконе» Гильома Коншского. Этот гимн человеческому телу, более лаконичный, чем в прозе Гильома, но по-своему и более выразительный, заканчивается – а вместе с ним и вся поэма, – на первый взгляд, неожиданно… замечательным прославлением гениталий:

Тела последний предел пах сладострастный венчает,
Тесно примкнувши к нему, скрыто срамное под ним.
Радость, однако, дарит и пользу большую приносит
Труд их, покуда вершим он с должным уменьем и в срок.
Чтоб не окончился век и не прервалось рожденье,
Мира порядок благой хаос чтоб не поглотил,
Гениям дело свое – двум близнецам, как и прежде, —
Препоручила навек Фетура, богиня плодов:
Смерть вызывая на брань, брачным бряцают оружьем
Оба, природе самой даруя спасенье и жизнь.