Цари, святые, мифотворцы в средневековой Европе

Третья и четвертая дискуссии с последователями Косого были полностью посвящены вопросу о природе Иисуса Христа. Из них явствует, что Косой отрицал догмат боговоплощения. В частности, его последователи утверждали, что человеческое спасение не требует боговоплощения, заявляя Зиновию: «Что убо ты глаголеши, яко созидая человека Бог вначале поможение поползнутию его изготова? Что убо человек, или что есть сие, еже умрет человек? Не умирают ли рыбы великия в мори и гады, и киты, такоже и птица небесныя, и звери, и львы и слоны великия на земли? Вся та создание Божие, якоже и человек. Буди убо, яко и восхоте Бог человеку помощь изготовати: да чесо же убо ради Сыну его воплотитися, а не послати Богу иного кого на помощь худости человечестей, яко же и царь человек свой обрах хитрицем или исправит или поновит»[510]. Отвечая же на возражения Зиновия, феодосиане сказали: «Глаголеши, яко Бог рукою своею созда Адама, обновити же Адама прииде Сын Божий воплотитися, и исправити создание свое. Почто убо сам приходит во плоти? Можаше бо рукою своею и паки поновити образ свой, и не воплотився»[511].

Согласно «Посланию многословному…», с сомнением в божественности Христа был связан и призыв не почитать Богоматери, ибо она «несть честна, но яко же и вси жены, тако же и она. Честна, егда име Христа в утробе, а повнегда родити ей Христа, не имеет святости»[512].

В целом состояние наших источников по истории «ереси Феодосия Косого» таково, что квалификация его учения как разновидности иудаизантизма не исключена. Но главное все-таки не в этом, а в двух других обстоятельствах. Во-первых, в полемике с Феодосием и феодосианами «иудаизантская тема» звучала вполне отчетливо, отражая тем самым присутствие соответствующих вопросов в русской религиозной мысли середины XVI в. Во-вторых, появление иудаизантских мотивов внешне не подготовлено ни долгими, ни глубокими, ни драматическими религиозно-интеллектуальными исканиями, какие почти непременно сопровождали рождение иудаизантизма в опыте европейской радикальной Реформации и религиозной мысли вообще.

«Лаодикийское послание» и проблема прямого влияния иудаизма на идеологию «жидовствующих»

«Лаодикийское послание» (далее – ЛП) – текст, который больше, чем какой-либо другой источник, так или иначе связанный с «ересью жидовствующих», подталкивает исследователей к постановке вопроса об отношении к иудаизму в среде новгородско-московских диссидентов конца XV в.

Воспроизведем текст по публикации, подготовленной Я.С. Лурье для «Памятников литературы Древней Руси»[513]:

«Душа самовластна, заграда ей вѣра
Вѣра – наказание, ставится пророкомъ.
Пророкъ – старѣйшина, исправляется чюдотворением.
Чюдотворения даръ мудростию усилѣетъ.
Мудрости – сила, фарисѣйство – жительство.
Пророкъ ему наука, наука преблаженая.
Сею приходимъ въ страх Божий.
Страх Божий – начало добродѣтели.
Симъ вооружается душа […][514]

ЛП сохранилось в большом количестве списков (выявлено более 40), и лишь один из них датируется рубежом XVI и XVII вв., в то время как «остальные списки не старше конца XVI века»[515]. Большое количество списков ЛП, относящихся к концу XVI–XVII в. – очень релевантный и одновременно удивительный факт, если учесть, что фарисейство упомянуто в ЛП с положительной стороны, в некоторых выражениях можно заподозрить отклонение от церковной нормы, а остальные обороты звучали по меньшей мере непривычно для слуха московских «начетников»[516].

Списки могут быть разбиты на два типа («пасхальный» и «грамматический»), но состоят почти всегда из трех частей. Во-первых, это собственно сам ритмически организованный текст ЛП (при том, что каждая новая строка начинается со слова, которым кончается предшествующая, или с заменяющего его местоимения «сей»). Во-вторых, это таблица, которую обычно понимают как руководство по грамматике, объясняющее функции отдельных букв славянского алфавита (так называемое «Толкование на литорею»). В-третьих, это закодированная словесными обозначениями цифр подпись Федора Курицына.