Царица амазонок

– Позвольте мне начать с той женщины, от чьего имени вам было послано приглашение, – сказала она. – Как вы узнали в музее «Рааттеен Портти», Вабу Руси и ее маленькая дочь Энки были среди тех, кого захватили в качестве заложников русские партизаны в отместку за поражение Сталина в Суомуссалми. По большей части партизаны просто убивали гражданских – женщин, детей, стариков, – но Вабу и Энки были посажены в грузовик и отвезены в Россию, где их отправили с лагерь пленных, который назывался Кинтисмяки. Я тоже там была, и моя сестра Тююне. Наш отец погиб на войне, а нашу мать убили, когда захватили в плен нас с сестрой. – Отрера сдула с рукава своего свитера какую-то пушинку и смотрела, как та падает на пол, прежде чем продолжить намного тише. – Малышка Энки, дочка Вабу, умерла в том лагере. Она по-настоящему не ела много недель, как и все мы, и мать уже не в силах была согревать ее. Когда пришли два охранника, чтобы унести тело, Вабу убила одного из них кухонным ножом…

Я была настолько потрясена сдержанным рассказом Отреры, что с трудом могла верить, что и она тоже была там. И снова нечто в ее манерах напомнило мне бабулю, которая точно так же умела говорить о самых ужасных вещах со сверхъестественной отстраненностью, будто слова были просто какими-то инструментами, утварью, которую используют по мере необходимости…

– Из-за этого в лагере начались большие беспорядки, – продолжила Отрера. – Бунт. И во время этого сражения Вабу собрала некоторых из нас – девушек, у которых не было родителей, – и в суматохе сумела вывести нас через дыру в изгороди. Мы шли целый день и целую ночь, а к утру у нас уже просто не осталось сил. Нам хотелось только спать, и Вабу не могла заставить нас идти дальше. Но нам повезло. Какой-то русский лесоруб увидел, как мы лежим в снегу у дороги, подобрал нас и отвез к себе домой. Он и его семья отогрели нас, дали нам теплую одежду и немного еды, а когда мы достаточно окрепли, они сумели отвести нас обратно через границу. – В этот момент Отрера вздохнула, и только теперь, услышав этот тяжелый судорожный вздох, я начала понимать всю силу ее самообладания. – Мне тогда было всего восемь лет, – пояснила Отрера, взяв себя в руки. – Но я отлично все помню. Я помню, что Вабу не хотела возвращаться в свой прежний дом, потому что знала: партизаны сожгли его. На самом деле здесь, в Суомуссалми, все было так переполнено страхом, что многие люди сбежали отсюда. И в какой бы из домов мы ни заходили, мы видели либо разруху, либо чужих людей, обосновавшихся в нем. Это выглядело как конец света. Моя сестра Тююне ничего не понимала. «Почему мы не можем вернуться домой? – спрашивала она. – Что те люди сделали с мамочкой?» – Отрера замолчала и некоторое время сидела, закрыв глаза, как будто рассказ совершенно лишил ее сил. Но когда я уже подумала, что остаток истории она решила отложить на потом, Отрера снова посмотрела на нас, и в ее глазах вспыхнула новая сила. – Но чего я совершенно не понимала, – продолжила она, – так это того, что все это время Вабу кого-то искала: женщину, с которой она встретилась в госпитале во время советско-финской войны, сразу после смерти ее мужа. Эта женщина, скрипачка по профессии, говорила Вабу, что если та хочет начать все сначала, то она и малышка Энки могут присоединиться к ее бродячему цирку, который в тот год зимовал рядом с Аммансаари. – Как будто ощутив наше недоумение, Отрера поспешила добавить: – Я понимаю, это звучит довольно странно, но Вабу больше некуда было идти. После того как она потеряла всех любимых, она взяла на себя ответственность за семерых сирот: меня, Тююне и еще пятерых девочек. А та скрипачка говорила ей, что цирк принимает молодых женщин, которым некуда деваться, и учит их не только акробатике… В цирке их учат тому, как существовать в этом мире, не становясь зависимым от кого-либо. Ох, и в самом деле, когда мы нашли этот цирк, он оказался настоящим раем! – Отрера наконец улыбнулась, наслаждаясь воспоминанием о крошечной радостной части прошлого. – Лошади, музыка, костюмы… Это была настолько другая жизнь, настолько экзотическая для юной девочки вроде меня… Акробаты, работавшие на трапециях, умели выделывать такие невероятные вещи! А человек-змея? Я помню, как наблюдала за всеми ними и пыталась понять, как можно добиться такого от собственного тела? И конечно… – Она бросила на нас заговорщицкий взгляд. – Конечно, все они были женщинами!

Явно наслаждаясь тем, насколько мы были захвачены ее рассказом, Отрера соскользнула со стула и пошла к печи, чтобы подбросить в нее дров. Ее походка была легкой и энергичной; видя ее сзади, в джинсах и ботинках на высоких каблуках, никто бы не смог предположить, что этой женщине около восьмидесяти.

За ее спиной я посмотрела на Ника, но увидела, что он сосредоточенно прислушивается к звукам, раздающимся в доме. Где-то далеко звучали голоса… бренчали кастрюли и сковородки… даже пианино играло… И тем не менее Ник не сводил глаз с двери в коридор, как будто не сомневался в том, что там – засада.