Все оставшиеся в помещении безмолвствовали. Слышно было только, как
трещало масло в курильнице. Мари-Луйс подошла к огню, провела по нему
ладонью и громко, четко выговорила:
— Сообщите хеттским жрецам, я разрешаю жертвоприношение Шанту только
животными!
Властитель Нерика поклонился и вышел. Царица долго стояла недвижно
перед чашей с огнем. И, словно бы пожалев Таги-Усака, спросила:
— Помнишь песнь, которую ты сложил в честь Масиса?
— Помню, божественная...
— Спой.
Таги-Усак оторопел: петь в такую тревожную пору? Сейчас?..
— Сжалься, царица!..
— Не царица. Перед тобой слабая женщина. Спой мне. Ты недостоин
царицы. Перед тобой всего-навсего потерявшая голову самка!..
И тут Мари-Луйс вдруг стремительно удалилась.
Завтракала она только в обществе жены и дочерей властителя Нерика.
Вина подавать не велела.
Дверь внезапно отворилась, вошел Таги-Усак и доложил, что великий
жрец хеттов Кама Вараш желает видеть царицу.
После долгого молчания Мари-Луйс попросила провести Кама Вараша на
балкон башенной части дома, откуда видна городская площадь.
Сама она не сразу пошла к нему.
Кама Вараш поднял свой жезл в знак приветствия. Мари-Луйс отметила,
что настроен он воинственно.
Царица посмотрела в окно. Со стороны давильни, где делали вино,
варили пиво, появилась еще троица жрецов. Вдалеке были жилища храмовых
рабов. Там толпились какие-то люди. Молодой жрец играл им на лире...
Белый хитон великого жреца был местами прожжен, видно, от огня
курильниц.
— Чем я заслужила чести удостоиться твоего посещения, человек
Мурсилиса?
Кама Вараш и двое сопровождающих его хеттских жрецов одновременно
поклонились. На правах старейшины Кама Вараш приложился к полам одежды
царицы и затем проговорил:
— Великая царица, когда бог Мардук пробуждается, он требует, чтоб
свершилось жертвоприношение человека в честь бога Шанта! Это бывает обычно
в весенние дни. Армяне, подобно нам, хеттам, тоже соблюдают такой обряд.
— С весной связан и другой обряд — пост. Так, может, ты лучше станешь
поститься, Кама Вараш? — сказала Мари-Луйс — Это было бы полезно, а то
живот у тебя уж вон как раздулся.
Кама Вараш что-то пробормотал. Голос его постепенно терял ту
твердость и уверенность, которые придавали ему значительность и должны
были внушать страх окружающим.
— Царь-солнце Мурсилис начертал и печатью своею заверил закон о том,
что в жертву приносится человек. Не следует этому противиться, великая
царица.
— Я уже объявила, что впредь такому не бывать, что я запрещаю!
— Но мы же должны жить в дружбе и согласии, великая царица?..
— Да, но иной друг ведет себя словно ребенок: чем больше ему
позволяешь, тем больше он безобразничает. Вот я разрешила, чтоб ты остался
в нашем городе, да, видно, наглость в ваших людях сильнее всего. Ты уже
пытаешься повелевать мною.
Кама Вараш, приложив руки к груди, сказал:
— Не обвиняй невиновного, великая царица. Упрек твой воспринимаю как
особое внимание ко мне. Но знай, бог Шант — и наш, и ваш бог — не
довольствуется в качестве жертвы ни печеностями, ни бычками, ни овцами, ни
разливанными винными морями. Он может наслать на нас великую беду, скажем,
эпидемию страшной болезни или засуху, если мы не принесем ему в жертву
человека.
— Ваши боги для нас, армян, неприемлемы. Вы поклоняетесь свинье, а
нам она ненавистна. У вас есть бог Кар Хуху, а мы знать не желаем об этом
исчадии зла и распутства.
— Да, но этот Кар Хуху и ваш бог?..
— Был некогда и нашим, — не отрицала Мари-Луйс — От него даже у нас
повелся род Каргов, люди которого возвели крепость и город Карг. Но
поклоняться ему запретил наш царь Уганна, и мы уже давно не признаем этого
бога.
Она еще напомнила Кама Варашу, что они, хетты, и собак приносят в
жертву своим богам. И, между прочим, покровительнице животных богине Инаре
тоже.
Кама Вараш усмехнулся:
— Вспомни, божественная, что жрецы вашего рода Мамкуна, потомков
Гайка, тоже собак в жертву приносят. Вы ведетесь от племени Армана. Они
еще за три тысячелетия до нас оставили о себе письмена. У их богов были
собачьи головы, а значит, мы все от одного корня: и вы — армяне, и мы —
хетты.
— Возможно, — не возражала Мари-Луйс, — но вы от своего корня давно
отступились, а ваши жрецы потакают блуду и всякой скверне.
— Я не обижаюсь, справедливая царица, потому что все тобою
сказанное — истинная правда. Но все то, что делается на земле, под землей
и на небесах, совершается по воле богов. Помни, что и мертвые вечно
живы...
Мари-Луйс пригласила Кама Вараша и его спутников отобедать, и за
обильным угощением разговор велся все о том же. Когда гости собрались
уходить, Кама Вараш ниже обычного склонился перед царицей.
— Ты перевернула мою душу и сердце, благословенная царица, удостоив
меня уважения и почестей. Я исполню твое желание, не стану приносить в
жертву человека.
Мари-Луйс проводила хеттов до самого выхода. Когда она возвращалась,
ей навстречу шел Таги-Усак. Он низко поклонился.
— А тебя обманули, великая царица.