Царица Евдокия, или Плач по Московскому царству

Со временем среди петровских вельмож стало считаться за честь упоминание о том, что кто-то из них в былые времена лично испытал на себе царский гнев. Об этом написал князь Михаил Щербатов в «Рассмотрении о пороках и самовластии Петра Великого»: «Сказал уже я выше о обвинении, что Петр Великий, не разбирая ни роду, ни чинов, бивал приближающих к нему… Они сами, претерпевшие такие наказания, свидетели мне суть; ибо мне еще удалось многих из них знать: был ли хотя один, который бы за сии побои пожаловался на Петра Великого или бы устыдился об оных сказать, или бы имел какое озлобление на него; но всех паче видел я исполненных любовию к нему и благодарностию. А сие и доказует, что сей поступок не в порок особе Петра Великого должно приписать, но в порок умоначертанию тогдашнего времени»^{137}. Завершая рассказ о ссоре Лопухина с Лефортом, напомню, что спустя четыре года царицын брат Авраам Федорович окажется в числе «волонтеров», отправленных в Италию с заданием «во Европе присмотретися новым воинским искусствам и поведением»^{138}.[17] То есть никаких последствий это происшествие, как видим, не имело.

Не все так просто и с ревностью царицы Евдокии к Анне Монс. Историки, опираясь на известие в «Дневнике» Патрика Гордона, обычно говорят о том, что «роман» царя Петра и Анны Монс начался в 1692 году, когда царь впервые побывал в доме виноторговца Монса в Немецкой слободе. М.М. Богословский, например, писал: «Охлаждение к жене началось уже давно, надо полагать (стоит подчеркнуть добросовестность историка, честно предупредившего, что это только предположение. — В. К.), с того времени, когда царь сблизился с Лефортом, стал желанным гостем в Иноземской слободе и сошелся с девицею Монс (1692 г.)». История царя Петра, царицы Евдокии и Анны Монс рисуется крупными мазками, без проработки деталей. Для этого нет источников. Нет даже достоверного прижизненного портрета первой «красавицы Немецкой слободы» (слова С.М. Соловьева). Почему-то никому не кажется странным, что «амурные» встречи царя Петра I и «Монсихи» растянулись на много лет с 1692 года. Кто-то задумывался: а как сама она чувствовала себя в сомнительном положении царской метрессы? Сказывается некое предубеждение к «немцам», которое, если присмотреться, можно встретить у многих историков, от Николая Герасимовича Устрялова до Василия Осиповича Ключевского. Многие готовы были согласиться с тем, что корыстные иностранцы использовали внимание Петра I к Анне Монс, чтобы получить от него какие-то привилегии. Хотя более правдоподобно другое: царь Петр просто не мог не вызывать интереса у обитателей Немецкой слободы, и представление царю — хозяину той страны, в которой они жили, — все иноземцы справедливо считали особенной честью. Петр же не уставал учиться, в своей страсти постижения нового не останавливаясь ни перед чем. Словом, «хрестоматийная» картина знакомства царя Петра I с Анной Монс в Немецкой слободе получается художественно яркой, но не совсем достоверной.

Семья Монс так бы и осталась в истории малоприметной среди других иноземцев, живших в Немецкой слободе под Москвой^{139}, если бы не их встреча с царем Петром, повлиявшая в итоге и на русского царя, и на судьбу царицы Евдокии. Андрей Нартов в «Достопамятных повествованиях и речах Петра Великого» говорил, что Анна Монс была дочерью «лифляндского купца, торговавшего винами»^{140}. По другим сведениям, Иоганн Георг Монс происходил из немецкого города Миндена и жил в России с 1676 года^{141}. Род его занятий тоже называют по-разному: говорили, например, что он был «золотых дел мастер», но учитывая свидетельство об обучении бочарному мастерству, выданное Иоганну Георгу Монсу, предпочтение все же стоит отдать версии с виноторговлей^{142}. Недавно профессор Пол Бушкович предположил, что отношения петровского любимца Лефорта с Монсом, «кажется, выросли из дружбы женевца со шведским резидентом Томасом Книппером, крестным отцом молодой особы»^{143}. Следовательно, романтическая привязанность Петра, возможно, оказалась переплетена с шведскими симпатиями Лефорта. Верный дружбе, Лефорт после смерти Иоганна Монса[18] перенес свою заботу и на его семью — вдову Матрену Ефимьевну Монс и детей — тоже Матрену (Модесту), Анну Маргариту, Филимона и Виллима.