Лишь однажды за время шлиссельбургского заточения ей удалось увидеть новых вельмож петербургского двора. В сентябре 1725 года комендант Степан Буженинов принимал в крепости молодой двор цесаревны Анны Петровны, недавно вступившей в брак с голштейн-готгорпским герцогом Карлом Фридрихом. Путешествуя на кораблях по окрестностям и дворцам Петербурга, они уже успели побывать в Кронштадте и Петергофе, дошла очередь и до Шлиссельбурга. В свите мужа старшей дочери Петра I и Екатерины I был камер-юнкер Фридрих Вильгельм Берхгольц. Он и оставил в своем дневнике известие о своеобразной экскурсии в закрытую от остального мира Шлиссельбурге кую крепость. Герцог, царевна и остальные гости были проведены Бужениновым на деревянную башню, построенную внутри крепости по приказу Петра I. Оттуда император любил смотреть на Ладожское озеро. С этой высокой точки вся внутренняя крепость тоже была как на ладони. После брака цесаревны Анны Петровны голштинцы становились вечными союзниками России, поэтому опасаться их не приходилось. Камер-юнкер Берхгольц описал крепостные башни, каменные казармы для солдат и четыре деревянных здания (кроме деревянной же церкви). Это были дворцы Петра I, Меншикова, дом коменданта и еще один отдельно стоявший дом, в котором содержалась царица Евдокия. Берх-гольц записал в дневнике: «С этой башни мы видели не только дом, в котором содержится Евдокия, отверженная царица и первая супруга императора Петра Великого, но и ее самое, потому что она — с намерением или случайно — вышла из своих комнат и ходила по двору, охраняемому сильною стражею. Увидев нас, она поклонилась и начала что-то громко говорить, но слов ее за отдаленностью нельзя было хорошо расслышать»{232}. Путешественники и их свита прошли к пяти наружным бастионам, где их приветствовали выстрелом из пушек, а комендант Степан Буженинов угощал всех вином и медом, ссылаясь на заведенный Петром I порядок.
Что там кричала царица Евдокия из своего прошлого века, никто не расслышал и не понял. А если кто и расслышал, то предпочел промолчать.
«ГОСУДАРЫНЯ-БАБУШКА»
И все-таки царица Евдокия дождалась исполнения пророчеств об изменении своей участи. Судьба ее еще раз переменилась, и произошло это стремительно. Хотя получилось все совсем не так, как она когда-то полагала. В Шлиссельбургской тюрьме ей пришлось пробыть меньше двух лет — небольшой срок, по сравнению с теми двадцатью семью годами, на которые она была устранена Петром I из дворца, семьи и мира. Но сила родства оказалась сильнее политических расчетов. Екатерина I угасла на троне очень быстро, и не одни государственные заботы были тому причиной. Даже во время болезни, сведшей ее в могилу, она не отказывала себе ни в каких удовольствиях, продолжая чтить законы петровских ассамблей и потакая своим известным слабостям.
Первым увидел, к чему все клонится, и забеспокоился князь Александр Данилович Меншиков. Он хорошо знал, как следует держаться наверху. Светлейший князь придумал гениальную комбинацию, убедив Екатерину I выбрать своим «сукцессором» (наследником) «внука» — Петра Алексеевича, сына царевича Алексея Петровича. Для этого Екатерине I пришлось подписать письменный «Тестамент» (завещание) и поступиться правами своих собственных дочерей и зятя — Анны Петровны, ее мужа Карла Фридриха и Елизаветы Петровны. Почему Екатерина пошла на такое? Ответ лежит вне плоскости разумных объяснений: как пишет историк Евгений Викторович Анисимов, «в дело вмешался Амур». Екатерине I понравился молодой представитель польского магнатского рода Петр Сапега, обрученный с дочерью Александра Меншикова Марией. Светлейший расторг помолвку и предполагал со временем женить свою дочь на великом князе Петре Алексеевиче. Став тестем будущего императора, он пожизненно обеспечил бы себе главную роль в регентском совете. И его потомки тоже навсегда оказались бы связаны родством с императорской фамилией. «Одним словом, “два старых сердечных приятеля”, тесно связанные почти четверть века, доставили друг другу последнее удовольствие, — писал о Екатерине I и Меншикове Е.В. Анисимов в книге «Россия без Петра», — совершили дружественный “обмен”: жениха Марии взяла себе императрица, а Меншиков получил в женихи своей дочери великого князя»{233}.