Царица Евдокия, или Плач по Московскому царству

Царица Евдокия тоже присутствовала в расчетах Меншикова, находясь, правда, на заднем плане. Хотя она до тех пор ни разу не видела своих внуков — великую княжну Наталью Алексеевну и великого князя Петра Алексеевича, оставалась их родной бабушкой «по крови». Меншиков учел это обстоятельство, устраняя своих политических врагов в последние месяцы правления Екатерины I. Считалось, что царица Евдокия никому и никогда не сможет простить гибели сына и, возможно, будет мстить своим противникам. Светлейший князь Меншиков, конечно, судил по себе… Буквально в день смерти императрицы Екатерины I 6 мая 1727 года он подписал у умирающей указ, по которому на Соловки отправлялся граф Петр Андреевич Толстой, главный следователь по делу царевича. От имени царя Петра I он когда-то давал царевичу Алексею Петровичу гарантии безопасного возвращения в Россию, а потом стал следователем по его делу. Другой прямой виновник главных потрясений в жизни царицы Евдокии — Григорий Скорняков-Писарев, достигший к 1727 году должности обер-прокурора Сената, — ссылался в Сибирь. Среди «птенцов гнезда Петрова» началась открытая борьба за власть, и оставшееся без присмотра рулевое колесо стало бросать из стороны в сторону, а вместе с ним стремительно менялся курс корабля Российской империи[43].

Сначала можно было подумать, что князь Александр Данилович Меншиков всерьез и надолго встал у кормила власти. Он настолько был убежден в одержанной победе, что решился на амнистию царицы Евдокии. В начале правления Екатерины I сам же Меншиков перевел старицу Елену под надзор поближе к Санкт-Петербургу, но при его «сукцессоре» Петре II пребывание в Шлиссельбурге бабушки императора становилось недопустимым. Взбалмошный и не по летам самостоятельный характер вступившего на престол двенадцатилетнего императора грозил тем, что он мог вспомнить о ней. На эту мысль его могли навести и придворные, недовольные тем, что новоиспеченный генералиссимус Меншиков стремится быть единственным покровителем юного императора. А если бы Петр II сам захотел увидеться с бывшей царицей и вернуть ее в Петербург, тогда при дворе появился бы еще один человек, близкий к нему по родству. В планы Меншикова это не входило. Поэтому светлейший князь распорядился перевести старицу Елену из Шлиссельбурга в Москву — конечно, под предлогом улучшения ее содержания.

Возвращение в Москву

Отправляя бывшую царицу Евдокию в Новодевичий монастырь, Александр Данилович действовал по примеру Петра I, сославшего туда некогда сестер царевен Софью и Екатерину. Даже место, отведенное царице Евдокии, — это бывшие кельи царевны Екатерины Алексеевны, располагавшиеся рядом со Спасо-Преображенской церковью над северными воротами монастыря. Царица Евдокия возвращалась к более привычной для нее жизни в монастыре, но постоянные караулы никуда не исчезли. Она опять оказывалась на границе между монашеством и светским миром, хотя из своей новой кельи в Москве могла видеть уже больше и дальше. Сохранилось прошение старицы Елены о переводе в Новодевичий монастырь, адресованное князю Меншикову 19 июля 1727 года. Внимательное прочтение письма убеждает в том, что оно писалось под диктовку. За царицу Евдокию всё уже продумали, и ей предлагалось самой дать повод к помилованию, чтобы князь Александр Данилович Меншиков потом мог опереться еще и на общее решение Верховного тайного совета. Трудно представить, что это не сам светлейший, а царица Евдокия указывала, что и как нужно делать. Она даже назвала новый чин генералиссимуса, который он получил всего лишь за шесть дней до этого, да и откуда ей вообще было известно о роли Верховного тайного совета в управлении страной? Как человек прошлого века, она скорее подала бы челобитную внуку-императору с просьбой облегчить ее участь. Но Меншиков этого не допустил.

Приведем полный текст прошения царицы Евдокии:

«Генералиссимус, светлейший князь Александр Данилович!

Ныне содержусь я в Шлютельбурге, а имею желание, чтобы мне быть в Москве в Новодевичьем монастыре; того ради прошу предложить в верховном тайном совете, дабы мне повелено было в оной монастырь определить и определено бы было мне нескудное содержание в пище и в прочем, и снабдить бы меня надлежащим числом служителей, и как мне, так и определенным ко мне служителям определено бы было жалованье, и чтоб оной монастырь ради меня не заперт был, и желающим бы ко мне свойственникам моим и свойственницам вход был не возбраненный.

Вашей высококняжей светлости богомолица монахиня Елена.

Июля 19 дня 1727 года»^{234}.

Пожалуй, только последние фразы из письма выдают то, что царица Евдокия, почувствовав скорое изменение своей участи, не перестала бороться и выдвинула свои требования. Она не хотела, чтобы, как в Суздале или Ладоге, ради ее содержания «запирали» Новодевичий монастырь в Москве, а также настояла на включении в письмо пункта о встречах с «свойственниками». Наверное, имелись в виду все-таки родственники?