Царица Парфии

День был чудесный, безупречно ясный. Процессия, двигавшаяся по улице, привлекала внимание прохожих живостью красок. Яркие одежды четко вырисовывались на фоне белых домов, расположенных по обеим сторонам узкой улицы. Но еще более процессия привлекала внимание той особой радостью, которая всегда сопровождает свадебные церемонии и как бы овевает лица прохожих, заставляя их улыбаться и радоваться то ли чужому счастью, то ли своим воспоминаниям, то ли своим надеждам.

Звучали звуки флейты. Певцы пели свадебные песни, читали стихи. Чаще непристойные. Это было своего рода свадебным заклинанием. Целомудренность в данном ритуале запрещена. Она ведет к бесплодию. Римский брак – это союз для зачатия.

Стоял веселый гул. Впереди процессии с факелом шел мальчик. Счастливый мальчик, то есть тот, у которого живы и отец и мать. Затем в окружении родных шла невеста, завернутая в красное с золотым покрывало.

Процессия медленно приближалась. Карвилий стоял у входа в дом. За его спиной столпились домочадцы. Алексион стоял чуть в стороне.

Невесту перенесли через порог, сама она не должна была его переступать. А вдруг ненароком споткнется? Это было бы плохой приметой.

Карвилий медленно снял покрывало с невесты. Блеснули удивительной красоты синие глаза, и дом словно наполнили кроткое очарование и нежность.

С первого взгляда на юную Симилу Алексион влюбился.

Он смотрел на девушку, видел ее робость, смущение перед настойчивыми, любопытными чужими взглядами окружающих, невольный трепет ее тела от прикосновения Карвилия, незнакомого взрослого мужчины. Он чувствовал ее страх перед будущим, такой понятный ему, ведь он испытал его на себе.

Неожиданно сердце Алексиона пронзила острая, как молния, боль и словно разбила его надвое. Он еще яснее почувствовал, насколько одинок был все эти годы. Ведь даже находясь в самой гуще людей, в толпе, человек может быть безмерно, невыносимо одинок. И в это же мгновение, сминая эту боль одиночества, сердце юноши наполнилось неведомым до той поры волнением и восторгом. Он словно перестал принадлежать самому себе. Это чувство было пленительно своей новизной. Сердце Алексиона забилось так учащенно, судорожно и громко, что он прижал руку к груди, словно этим жестом возможно было заглушить восторг и смятение, охватившие его. Юноша опустил взгляд, боясь, что невольно выдаст окружающим свое восхищение, свой восторг.

Отныне горечь, отвращение к жизни раба в ненавистном ему Риме томили Алексиона более, чем когда-либо. И заглушить эту горечь было нечем. Еще сильнее тоска мучила его ночами. Образ Симилы, словно живой, вставал перед глазами, маня блеском почти детских глаз, нежной улыбкой.

Днем еще как-то было возможно отогнать наваждение работой, заглушить печаль разговорами. Но ночью это требовало неимоверных усилий, и бороться с этим с каждым днем становилось все труднее. Отчаяние пронизывало его. Все ночи он проводил без сна. Его взволнованно-угнетенное состояние вызывало удивление в слугах, ведь обычно Алексион бывал спокойным и ровным.

Человеческие чувства сложны и многогранны. В определенном смысле это был протест, протест внутренний, может быть даже до конца не осознанный, протест раба против хозяина. Раб – существо презренное, презираемое, но пламенная натура Алексиона не могла с этим смириться.

«Я – человек. Я родился свободным. Меня сделали рабом, меня наказали незаслуженно и жестоко. Бесправен, безгласен. Почему желаниям хозяина нет преград, а я не могу любить? Я буду любить, любить ту, что неумолимо жаждет мое сердце!»

По мнению окружающих, такие мысли были гордостью непомерной. Но горячий темперамент молодости был готов рисковать своей головой.

Алексион получил довольно противоречивое воспитание. Хион пела ему старинные песни Египта о величии скорби, о радости жизни, которую надо выпить до последней капли, потому что после смерти человека ждут только ночь и небытие, печаль и тьма.

Долгое время Алексион старался не смотреть на юную госпожу. И все же вездесущий Тораний заметил – не взгляд, а желание убрать взгляд. Почему же он не сказал хозяину, не предупредил его? Тут может быть несколько причин. Во-первых, Симила не давала никаких поводов. Ко всем слугам относилась ровно. Любви огонь в ней не горел, а восхищаться госпожой никому не запрещено. А во-вторых, Тораний хотел убить ненавистного ему Алексиона наповал, чтобы уже не было никакого снисхождения со стороны Карвилия. Он чувствовал, что надо подождать. Дождаться, когда Карвилий уедет. О, этот злодей знал людскую психологию.

Юных дев выдают замуж, не интересуясь, мил ли ей будущий супруг или противен. Кого волнуют такие мелочи? Римский брак – это не любовное желание, это надежда на плодовитость. Главное, чтоб мужчина желал. Женщина должна быть покорной, и Симила, должным образом воспитанная, стремилась быть верной женой, благоразумной римской матроной.

Она еще никого не любила. И вдруг Алексион. Сначала Симила не обратила на него внимания, но однажды ее словно обожгло взглядом.